– У вас есть выбор из нескольких отделов, суперинтендант. И любому из них повезет, если вы согласитесь.
– Merci.
Ее искренне тронули эти слова.
Затем Гамаш повернулся и протянул руку ближайшему к нему молодому агенту:
– Мы не знакомы. Я Арман Гамаш.
Агент замер, глядя на протянутую руку, потом взглянул на улыбающееся лицо. В глаза.
Совсем не глаза дебила, как писали в твитах. И не глаза хладнокровного убийцы, как изображали другие.
Представляясь, агент уловил очень слабый запах сандалового дерева и розовой воды.
– Ах да, – вспомнил Гамаш. – Вы были в группе охраны на Национальной Ассамблее в Квебек-Сити.
– Oui, patron.
– Устроились в Монреале, все в порядке?
– Да, сэр.
Гамаш пошел дальше, оставив агента слегка ошарашенным и в немалой степени пристыженным из-за собственных слов, сказанных ранее. Гамаш двинулся вокруг стола. Называл свое имя тем, с кем не был знаком. Перебрасывался парой слов с теми, кто работал под его началом.
Потом он огляделся.
Стул во главе стола был пуст, и Гамаш направился к нему под взглядами всех присутствующих. Отодвинув стул справа от этого, он сел и кивнул остальным, чтобы заняли свои места.
Гамаш появился за несколько минут до назначенного времени, понимая, что, вероятно, придется рассеять туман. И ответить на некоторые вопросы. Успеть до появления Жана Ги Бовуара.
По правде говоря, он не предполагал, что туман будет таким густым.
– Насколько я понимаю, вы говорили о посте в блоге. – Он достал платок и промокнул глаза.
– Точнее, о твите, – откликнулся агент, вызвав всеобщее недовольство. – Это не важно, сэр.
Гамаш положил телефон на стол:
– Мы ведь не хотим начинать с сокрытия правды друг от друга, верно? Это было достаточно важно до моего появления. Я предпочитаю, чтобы коллеги не судачили у меня за спиной. – Он обвел их взглядом и улыбнулся. – Я понимаю, тут есть неловкость. Я прочел несколько постов. Знаю, что в них говорится. Что меня следует уволить. Посадить в тюрьму. Что я некомпетентный, вероятно, даже преступно некомпетентный. Все так?
Он больше не улыбался, но и не сердился. Арман Гамаш просто констатировал факты. Очищал воздух, показывая на источник запаха.
Он подался вперед на стуле:
– Вы ведь не думаете, что я тонкокожий?
Полицейские замотали головой.
– Хорошо. Я сомневаюсь, что вы прочтете что-нибудь такое, чего я не прочел раньше вас. Я отвечу на ваши вопросы один раз, а потом мы оставим это в прошлом. D’accord?[7]
Злосчастный молодой агент снова сжимал телефон в руке и молился, чтобы на него обрушилась крыша.
Никто не достигал высшего звания в Квебекской полиции, если у него не было амбиций. И безжалостности. И агент мог себе представить, что пришлось делать Гамашу, чтобы подняться на самый верх. А еще он знал, что говорят о Гамаше в социальных сетях. Самое мягкое слово там было «социопат».
И теперь Гамаш смотрел на агента. Приглашал его войти в ловушку.
– Я бы не хотел это делать, patron.
– Понимаю, – сказал Гамаш, понизив голос, хотя все по-прежнему могли слышать его слова. – Когда я был старшим суперинтендантом, у меня в кабинете висел плакат в рамочке. На нем были написаны последние слова выдающегося поэта Шеймаса Хини. «Noli timere». Это на латыни. Вы знаете, что они означают?