— Может, и спробуем, — сплюнул под ноги хитрован. — Коли по-быстрому провернём всё. А так — покуда вывезем, покуда в лесу всё спрячем — время-то о‑го‑го.

— Ох, мудёр ты, Хаснатый, — вроде бы и со всем уважением, но не особенно-то уважительным тоном промолвил Игнат. — Мудёр.

Хитрый мужик был Хаснатый, как говорили — с вывертом. В деревне к нему относились с опаской, не шибко-то доверяли — хитрован был из городских, а городские деревенских, ясное дело, завсегда норовят обвести вокруг пальца, с того, суки гладкие, и кормятся. Хотя… это ведь Хаснатый весь план налёта придумал, что есть, то есть. Всё и обсудили ещё вчера, загодя, заедая малую толику самогона шматком пахучего сала. Много не пили, потому как на дело идти и головы нужны ясные. Вот опосля — вот тогда уж и можно будет разговеться.

— Спрячем подводу в лесу, рядом с усадьбой, — учил Хаснатый. — Сами, как стемнеет, незаметно пробираемся во двор, выставляем раму — вот уже и в людской, а там… А там будет дело! Всё берём быстро, без суеты: сначала связываем старую графиню, потом — малую. И быстренько — по комнатам, по барским покоям…

— А ежели они супротивляться начнут, кричать?

— А ножик у тя на что, Гунявый? Иль уж хотя бы кулак.

— Понял… — Парняга немного помолчал и влез снова. — Мужики говорили, мол, в усадьбе оружия до хреноватой матери.

— Так и мы, чай, не пустые пойдём! Обрез, три «нагана», ножи — что, с двумя бабами не сладим?

— Так и у них могеть…

— Что «могеть», Гунявый? Пулемёт они на чердаке прячут, что ль?

— Пулемёт, не пулемёт, а то, что старая графиня с нечистой силой дружбу водит — факт! Мужики говорили…

— А при чём тут пулемёт — и нечистая сила?

— Дак я так, к слову…

…Про нечистую силу Гунявый, чтоб ему пусто было, вспомнил и сейчас, едва только налётчики подошли к липам — больно уж зловеще выглядела усадьба на фоне кровавого закатного неба: красные, словно глаза вурдалака, сверкали вечерней зарёй оконные стёкла мансарды, корявились кривоватыми лапами росшие невдалеке сосны, словно крышка гроба, торчала крыша амбара, а чуть левей, чёрными выпяченными рёбрами тянулись вверх стропила выгоревшего пару лет назад флигеля.

— А ну, хватит нечистую поминать, кому сказано! — подходя к ограде, злым шёпотом предупредил Игнат. — Накличешь ещё, дурень. Ну? Чего хмыкашь-то?

— Да не хмыкаю я, дядько Игнат. Колокольчики вспомнил.

— Какие ещё, к ляду, колокольчики? — Угрюмый сплюнул. — Не, ты слыхал, Хаснатый? Вот дурень. Вот дурень-то! Ох, чувствую, зря мы его с собой взяли — управились бы и вдвоём.

— Ничего, Игнате. Нож да обрез лишними никогда не бывают. Да и силёнкою Гуняву нашего Господь не обидел… не знаю, как там чем другим. — Хитрован покосился на спутника. — Так ты к чему колокольчик-то вспомнил, паря?

— К богатству! — ответил тот.

— К чему-у?!

— Колокольчики-то не простые — серебряные, — громким шёпотом объяснил Гунявый. — Я, как со двора уходил, сам слыхал, как старая графиня молодой про них говорила. Ещё подумал — антиресно, сколь в них серебра-то?

— Сыщем, не боись! — Хлопнув парня по плечу, Хаснатый негромко рассмеялся. — И колокольчики сыщем, и всё серебро заберём! Чую — удача ныне с нами!