— Будет ясность. Только сначала ответьте, куда вы исчезли с дороги?

— Сначала я выслушаю вас и в зависимости от этого приму решение: сказать вам правду или утаить ее.

— Нет, мистер Бользен-Брунн, у вас нет альтернативы, и права выбора вы лишены. Решать буду я, а не вы. — Гость достал из кармана конверт, подошел к дивану, протянул Штирлицу. — Поглядите.

Там были отпечатки пальцев, его пальцев; Штирлиц был убежден, что именно эти «пальцы» ему показывал Мюллер, когда привел в подвал гестапо и потребовал ответить на один-единственный вопрос: как эти «пальчики» могли оказаться на чемодане русской радистки; Штирлиц, однако, ошибался; отпечатки пальцев — как это явствовало из надписи на обороте — были копией из дела «Интерпола», заведенного двадцать третьего марта сорок пятого года в Швеции по делу об «убийстве доктором Бользеном гражданки Германии Дагмар Фрайтаг».

«Но это же фальшивка, — подумал Штирлиц. — Дагмар присылала мне телеграммы из Швеции».

Он достал из конверта еще одну фотографию: Дагмар в морге, с номерком на ноге; вспышки магния холодно отражаются в белом кафеле; бесстрастные лица полицейских; рядом с ними два человека в строгих черных костюмах.

— А это кто? — спросил Штирлиц, ткнув в черных пальцем.

— Толстый — германский консул фон Рибау. Второго не знаю… Рибау полагает, что этот человек из резидентуры вашего посольства, то, что немец, не сомневается. Мы его ищем. Найдем, это точно.

— Рибау подтвердил свои слова под присягой?

— По поводу чего?

— По поводу смерти фрау Фрайтаг.

— Посмотрите внимательно все документы, там есть заключение шведов. Мы были уверены, что вы захотите получить этот документ.

— Почему?

— Потому что я собрал на вас кое-какую информацию.

— Где она?

— В нашем досье. Хотите посмотреть?

— Естественно.

— Ладно, кое-что покажем. Ну, я жду ответа.

Штирлиц поднялся с дивана, подошел к умывальнику, ополоснул лицо, чувствуя омерзительный запах хлорки (водопровод ни к черту, трубы старые, а испанцы боятся инфекций, — память о чуме живуча, нет ничего страшнее массового мора или голода, потому что толпа становится неуправляемой), травят микробов, а потом глаза; растер лицо полотенцем, аккуратно повесил его на крючок, вернулся к дивану, сел, забросив ногу на ногу, и сказал:

— Меня подобрал на дороге работник вашего ИТТ мистер Кемп.

— Американец?

— Он представился немцем. Может, натурализовавшийся немец, не знаю. Вам проверить легче, чем мне.

— Мы проверим. Что он от вас хотел?

— Того же, чего и вы. Честности и моей дружбы.

— Я вашей дружбы не хочу. Я ею брезгую, простите за откровенность. Я очень не люблю нацистов, но мне поручили встретиться с вами, накормить вас обедом и поговорить обо всех ваших прежних знакомых.

— Зачем вы показали мне эти фальшивки? — спросил Штирлиц, кивнув на фотографии и заявление консула; посмотрев, он неловко бросил их на стол, они рассыпались, лежали веером, как новенькие игральные карты.

— Чтоб вы знали, как вас ищут. Я-то бы вас выдал трибуналу, честное слово, но мои шефы считают возможным использовать вас в качестве рассказчика… Они хотят услышать ваши рассказы о былом, понимаете?