Ночью в яме было прохладно. Потому что мокро. Свежевзрытая земля еще не успела высохнуть. Еще сочилась каплями. Словно плакала.

Утром сверху прозвучала незнакомая команда.

— Подъем!

А может, не «подъем», может, «выходи строиться», или «на подъем национального вьетнамского флага стоять смирно!», или «кто в туалет хочет по большому?». В принципе — не суть важно. Главное, что пленники проснулись. Потому что все равно не спали.

— У-у! — грозно рявкнул сверху часовой и сделал ложный выпад автоматом.

Нет, значит, все-таки «на флаг смирно!».

Колодники поднялись.

На срезе ямы появился главный вьетнамец. Который проводил допросы.

— Сейчас вы все отправитесь в джунгли и постараетесь узнать те места, где проходили в шестой и седьмой дни, — сказал по-английски вьетнамский чин. — А потом в восьмой и девятый. Переведите

— Приглашает идти в лес, — перевели американцы.

— Грибы собирать?

— Искать места, где мы ходили. В шестой, седьмой, а потом в восьмой и девятый день.

— Понятно. Чем дальше в джунгли, тем больше дров… Спроси его, а как мы пойдем, в колодках?

— Так и пойдете. В колодках, — объяснил вьетнамец.

— Убедил…

Пленников вытащили из ямы и поставили в строй. Разобрав по раз и навсегда выбранным парам Колодки велели держать перед собой.

— Пошли!

Впереди вытянулся строй вьетнамских солдат. До двух рот численностью. И сзади тоже. Солдаты шли, пробивая в густолесье тропу, подминая и вытаптывая кусты, прорубая в местах сужений проходы.

— Их бы раньше сюда, когда мы здесь бродили, — тихо сказал кто-то из разведчиков. — Тропу топчут — что твой бульдозер…

Там, где фронтом идти было невозможно, пленники разворачивались боком, укладывая колодки на собственные плечи. Словно обрезки половых досок со стройки несли.

Шли недолго, часа четыре. Но устали больше, чем раньше бы за сутки. Кандалы на себе тащить — это даже тяжелее, чем полную выкладку. Чем даже двойную полную выкладку. Хотя кандалы вдесятеро легче.

— Врезать бы им этими деревяшками!

— Врежь! Только тебе же больнее будет. И вначале. И потом…

Поворот в обход дерева. Еще поворот. Прыжок через яму. Прямо. Снова поворот…

— Стоп! Кажется, пришли.

— Узнаете место?

Нет, никто не узнает. Что раньше деревья были, что теперь деревья. Что там кусты, что здесь. Джунгли, они везде на одно лицо. Как вьетнамские солдаты в строю.

— Узнаете?

— Нет, не узнаем…

Впрочем, может, и узнаем… Но все равно не узнаем. Категорически.

— Вы должны знать это место. Вы здесь ставили метки.

Какие метки? Кто ставил? Какие вообще могут быть метки в джунглях, кроме тотального вырубания растительности на площади в десять гектаров? Да и ту не заметишь, если носом не упрешься! А он — метки ставили…

Ну, может, и ставили. Но не мы…

Конечно, может, и мы… Но не помним какие…

А если вспомним какие… То забудем где…

— Очень жаль, что у вас такая плохая память. Идите за мной.

Идем…

А место действительно знакомое. Неприятно знакомое.

Поворот направо. Еще направо. И еще чуть-чуть. Завал из полусгнивших стволов и веток. И из камней.

— Теперь узнаете? Гробовое молчание в ответ.

— Вижу — узнаете.

Как же они нашли? Как отыскали ту иголку в том стоге сена? И как быстро они к этому месту привели! За четыре часа! Со стороны хорошо наезженной дороги! По которой машины ходят!