– И маневренные! – кивнул норвежец. – Так что все надежды только на Провидение и ваших пушкарей.

– Боюсь, Господу сегодня не до нас, – пробурчал я, в который раз остро пожалев, что не оставил мальчишек в Москве или хотя бы не пересадил на какой-нибудь другой корабль.

– Отец, мы будем драться? – восторженно блестя глазами, спросил Дмитрий.

– Да, а потому вам нужно надеть доспехи! Ступайте за господином Михальским, он даст вам кольчуги и шлемы…

– Что? – немного округлил глаза мой верный телохранитель.

– Корнилий, не тупи! – буркнул я вполголоса. – Все доспехи в той каюте, где самый прочный засов!

– Да, государь, – сообразил наконец литвин и увел мальчишек.

Основное вооружение галеаса находилось на батарейных палубах носовой и кормовой надстроек. Каждый из «грифонов» нижней и верхней деки превосходил по калибру любую из пушек турецких галер, беда была лишь в том, что перезаряжались они довольно долго и били не очень далеко. Так что отбиваться на дальней дистанции не выйдет, тут я с новоманерными орудиями перемудрил. Как ни странно, турецкие пушки более дальнобойные. Но, во-первых, они об этом пока не знают, а во-вторых, вся их тактика построена на абордаже.

Помимо команды и гребцов на «Святой Елене» двести стрельцов и жильцов, и это не считая головорезов Михальского, так что схватка накоротке тоже не приговор. Но до нее лучше не доводить. И еще один момент: пока мы шли по Дону навстречу ветру, приходилось обходиться веслами, а под ними наш галеас и тихоходный, и маломаневренный. Но теперь мы в море, и можно поднять паруса. Если взять круче к ветру, то…

Вылетевшее из турецкой пушки ядро с противным звуком пронеслось над высоко поднятым полуютом, разом выгнав из головы все ненужные мысли. Началось!

Обстреляв нас из пушек, две турецкие каторги резко прибавили ход, рассчитывая подойти с левого борта, пока остальные проделывали то же самое с правого. Их много, и они могут атаковать с разных сторон, чем и пользуются. Наша артиллерия пока молчит. Выстроенные на палубе стрельцы сжимают в руках мушкеты, чтобы разрядить их во врагов, как только они полезут к нам. Они уже близко, так что можно разглядеть их полные решимости усатые физиономии.

– Левым бортом, табань! – скомандовал Ян, и галеас медленно и печально разворачивается орудийными портами в сторону противника.

Время течет так медленно, что кажется, будто между ударами сердца проходит вечность, но вот они уже совсем близко, и я выдыхаю:

– Огонь!

Слитного залпа не получилось. Верхняя дека выпалила раньше нижней, да к тому же еще и вразнобой, но дело сделано, и во врага полетел целый рой из чугунных ядер и картечи. За какие-то мгновения палубы двух турецких каторг превратились в филиал ада. Толпившиеся на них турецкие солдаты и моряки сметены будто огненным смерчем, после которого остались изувеченные трупы и оторванные конечности, а деревянные доски густо залиты кровью.

Петерсон послал-таки матросов по мачтам, и, как только над «Святой Еленой» затрепетали полотнища парусов, галеас из грузной тихоходной баржи на наших глазах превратился в режущий волны парусник. Гребцы тут же убрали весла, и мы на полном ходу прошли между двух турецких кораблей, один из которых, судя по всему, потерял управление. Впрочем, «на полном ходу» только звучит эффектно, на самом деле мы пережили несколько томительных минут, пока проходили совсем рядом с турками, а их уцелевшие после первого залпа воины грозили нам саблями и стреляли из луков и ружей. Мы отвечали им тем же. Но стоило миновать их, как по врагу снова ударили наши «грифоны», теперь уже кормовые. Ядра и картечь еще раз прошлись по палубам и корпусам вражеских каторг, а мы, прорвавшись сквозь их строй, начали разворачиваться.