Снова же представлять обвинение выпало мне. Между тем, фабричные рабочие, не веря в торжество справедливости, устроили стачку, город заполонили казаки, опять повеяло смутой, наподобие тех, что были в девятьсот пятом году.

Когда, однако, после моей речи перед присяжными миллионщик отправился по этапу на каторгу, надвигавшаяся смута мало-помалу сама собой улеглась. Так что, как изволите видеть, нагайки — не единственное средство для поддержания общественного спокойствия.

Ну а процесс над казацким подъесаулом Синюгиным, в те же самые дни убившем нагайкой гимназиста за какой-то мальчишеский выкрик? А процесс над отставным подпоручиком Храповым, членом Союза Михаила архангела?

Сей Храпов, проигравшись в карты, убил владельца лабаза, еврея-выкреста Ароновича. Убил, разумеется, просто с целью ограбления, однако адвокат на суде объяснял действия убийцы причинами сугубо идейными, его глубинным православием, — каково?!..

Не помогло. Как не помогло и вмешательство их могущественного Союза. После моей речи вердикт присяжных был единодушен, и судья ничего уж не мог поделать — отправил-таки черносотенца на восемь лет в Сибирь.

И снова вспоминаю аплодисменты в свой адрес со стороны прогрессивных студиозусов. И снова самые лестные отзывы о вашем покорном в весьма известных своею позицией столичных изданиях.

Ах, да что это я, право, взялся расцвечивать того, сгинувшего Петра Аристарховича Васильцева из своей сегодняшней тьмы, в кою однажды был столь стремительно и бесповоротно ввергнут своими вдруг пробудившимися гномами?

Впрочем, не они лишь одни отправили в небытие того, прежнего Петра Васильцева, служившего одновременно и Закону, и Справедливости. Читатель увидит, что в ходе описываемых событий две этих сущности — Справедливость и Закон — разошлись в прямо противоположные стороны, и Ваш Покорный Слуга, в какой-то миг там, в пансионате «Парадиз» избрал одну лишь Справедливость, то есть служителем Закона фактически перестал быть.

Вот потому-то ……………………………………………………………………………..

………………………………………………………………………………………………………………………………………………

– —

………………………………………………. <…> когда они, эти гномы, ожили во мне внезапно, в один миг. Это случилось во время званого обеда у нашего губернатора.

Боже, ничего равного мне не доводилось испытывать! Было ощущение, что кто-то вогнал бутылочный штопор мне глубоко в живот и наматывает на него какой-то самый чувствительный нутряной нерв. Запредельная, уничтожающая боль! Весь я был только: эта боль и бесконечно долгая, как мне казалось, борьба с собою, чтобы не издать унизительный, малодушный стон.

Схлынуло так же внезапно, как и началось. Возможно, длилось всего одну минуту, возможно, много долее — счет времени я успел потерять.

Когда боль отлегла, я надеялся, что никто не заметил происшедшего со мной, однако тут я ошибался.

По окончании обеда, уже на выходе из губернаторского дома я услышал:

— Позвольте-ка вас, Петр Аристархович, на несколько слов. — Это был доктор Забродов, недавно вернувшийся сюда, в родные края, из далекой Америки. — Понимаю, что вы нынче испытали, — продолжал он, — и хорошо представляю себе, какая это могла быть боль.