Я срываюсь. Не, обычно-то я смирный, но тут что-то все вместе накатило и я напускаюсь на мамашку едва ли не гуще, чем она на своего детеныша. Успеваю проинформировать ее, что она дура еловая и таким рывком вполне выдерет у дитенка руку из плечевого сустава, что бывает очень часто, что дитенка ругать нельзя и так далее…
Лаемся минуты две, потом безобразную сцену пресекает Бурш, вмешиваясь с грацией бронетранспортера и разводя враждующие стороны. Мамаша утаскивает ревущего вовсю дитенка, обещая мне всякие кары — и обязательно пожаловаться на меня всем подряд, и моему начальству особенно…
От этого я как-то сдуваюсь. Лежит мое начальство на каталке…
Бурш вздыхает, выдает совсем неожиданное:
— Святого пастыря, сущностями безмысленными бурчаща, смело сливной трубе уподоблю. Идемте лучше работать.
Работы оказывается не так, чтоб много. Кисти толстый повар и впрямь нехило ошпарил, пришлось повозиться. Теперь мы сидим втроем в комнатушке, которую Бурш приспособил для своих изуверских иголочно-терапевтических упражнений. Спит он тоже тут. Ну, неплохо вообще-то устроился, и до работы совсем близко, и безопасно сравнительно — да и отдельная комната, как ни крути. Даже и уютно, насколько может быть уютно в жилом кабинете.
— И что вы так завелись? — укоризненно спрашивает Бурш, разворачивая сверток из подарочной бумаги.
Черт его знает, чего… Словно раньше такого не видел.
— Ну, я не знаю. Очень уж не хотелось еще и вывих плеча дитенку вправлять, часто такое бывает — а тут как раз возраст подходящий. Ну и чего она его так ругает, дура, ей же потом бумерангом. Нельзя так детей ругать.
— Вы-то не меньше ее старались. Женщин вроде тоже ругать не с руки — улыбается повар.
— Ну, я вообще-то читал, что у детей очень сильно срабатывает психосоматическое при такой ругани. Американцы до войны вон поставили такой инцидент — половину сиротского дома заиками сделали только тем, что каждый день им говорили — они дураки и заики.
— Да? Было такое? — рассеянно спрашивает Бурш, доставая из свертка бутылку коньяка и свертывая пробку.
— Эксперимент с участием 22 детей в 1939 году поставил профессор Уэнделл Джонсон из университета Айовы и его аспирантка Мэри Тюдор. Детей поделили на контрольную и экспериментальную группы. Контрольной группе говорили только похвалы, особенно радовались тому, как дети чисто и правильно говорят. Экспериментальную группу, наоборот, постоянно попрекали мельчайшими ошибками, и все время называли заиками. В результате у детей, которые никогда не испытывали проблем с речью, но на беду оказались в экспериментальной группе, развились все симптомы заикания, которые сохранялись и дальше, у многих на всю жизнь. Нечто подобное позже проводили немцы в концлагерях, с такими же результатами. Вы этот эксперимент имели в виду?
— Ага.
— Надо же — вертит головой Бурш, расставляя более-менее чистые мензурки на покрытой полотенцем табуретке и ломая плитку шоколада. Шоколад «врачебный», с сединой — почему-то часто именно такой лежалый шоколад и конфеты пациенты лекарям дарят.
— Что — надо же?