С продовольствием перебои. Чая, хлеба и сигарет вообще нет. 11 бойцов взвода отправились в госпиталь с воспалением лёгких. На улице уже две недели без перебоев идёт дождь. И тут же замерзает на нас ледяной коркой. Корка льда – не так плохо, если вдуматься. Когда ты покрыт льдом толщиной в сантиметр, то и ветер не страшен. На позициях стоим сутки через сутки, а по причине нехватки личного состава приходится всё время кого-то заменять, и добрее мы от этого не становимся.

Звонок на «тапик». Полевой телефон 1957 года модели… Такие никогда не выйдут из моды. Надёжнее рации и просты в использовании. Поднимаю трубку:

– «Яма», ответь «Красным Вратам». «Яма», ответь «Красным Вратам».

– «Яма» на связи.

– Кто конкретно?

– Творог.

– Через полчаса через вас будут наши разведчики отходить. Не пошмаляйте их там…

– Да мы их хрен увидим. На улице хера своего не видно, когда ссышь. (Смеётся.).

– Разве только пусть волков опасаются. Тут волки воют.

– Да то не волки… То друзья твои на высотке мёрзнут (смех).

То были волки. Не знаю, почему не ушли от войны. Один из них даже приходил к нам. Мы недолго смотрели друг на друга. Я не боялся его и не стал хвататься за автомат. Кинул ему галету с маргарином, но он отказался. Гордый зверь. Ему нужно мясо, но не моё. Волк – пёс войны, зверь Даждьбога. Я посчитал его появление хорошим знаком.

Ну вот, через полчаса наша с другом Студентом смена. Студент спит спокойно, а я мёрзну. Ботинки уже давно прохудились. Пытаясь согреть ноги, я совершил ошибку и грел обувь над открытым огнём, не снимая. Подошва расплавилась. Расплавилась со временем и осенняя куртка, а отчасти просто сгнила. На высотке одинокий окоп, непроглядная тьма и ливень. Найти бы ещё подъём наверх… А говорят, романтика войны. Да ну на х..!

Творог, январь – февраль 2016

Сокольники – небольшая деревня под Луганском. Все дома расположены фактически на одной длинной улице. Стоят вперемешку разбитые и полуцелые, скрывая внутри себя тяжёлые картины.

Эту деревню, точнее эту улицу, с одной стороны блокирует украинская армия, а с другой – Нацгвардия. Обе ежедневно бомбят позиции ополчения, иногда перестрелки идут часами. Разрывы от мин лежат на снегу широкими, чёрными пятнами. Пустыми, бессмысленными и молчаливыми глазницами смотрят на улицу небольшие одноэтажные дома.

Одна из причин исхода местных – перебитая ЛЭП, которую украинские военные уничтожили первым делом.

Жили здесь небедно. В каждом дворе – большие загоны для скота, курятники, брикеты соломы под навесами. В каждом доме скважины вместо колодцев. В каждом дворе погреба-ледники, забитые вареньями, соленьями, компотами, картошкой и, конечно же, украинским салом. В одном из таких погребов я и обосновался с бойцами, державшими ближайшую позицию.

Очередной залп 82-мм миномётов лёг рядом с нашим двором. В блиндаж вбежал Нагай: он с Краматорска, воюет уже полгода. Долго собирался «на двор», только сел в уличный туалет, и здесь мощно ахнуло. Валерьян, немолодой мужик, под пятьдесят, сказал, что раз три дня собирался сходить, так же сел, так же рвануло рядом, «испужался» так, что еще неделю сходить не мог… Все посмеялись, подоспел чай, и через десять минут анекдотов и баек все забыли об упавших рядом минах, которые легко превратили бы наш блиндаж в братскую могилу.