– Ну да… конечно… – вяло согласился Громыко.
Про себя он подумал, что Позднякова распорядилась отозвать иск, чтобы ее имя никак не связали с именем погибшей журналистки. Сейчас этим делом занимается милиция, да и пресса уделяет ему повышенное внимание, так что умная и осторожная Позднякова решила держаться подальше.
– Только вот что, – тянул свое Никулин. – Я слышал, у нее там вроде какие-то отснятые материалы оставались. Так ты, Игорь, будь добр – все эти материалы передай мне. Не сочти за труд. И будем считать вопрос исчерпанным.
– Материалы? – переспросил Михалыч.
Почувствовав в его голосе настороженность, Никулин быстро продолжил:
– Ты меня понимаешь. Передашь мне материалы – и мы тебе поможем… в меру своих возможностей. Поможем все твои неприятности пригасить. С Серебровской, и вообще… ты ведь знаешь, возможности у нас большие.
Он сделал выразительную паузу и добавил:
– Ну а если мы с тобой друг друга не поймем… ну тогда, Игорь, придется тебе только на себя рассчитывать!
Угрожает, понял Громыко.
Возможности у Поздняковой действительно большие, и если с ней не договориться – страшно подумать, что будет! Может и налоговую службу натравить, а то и прокуратуру…
– Я все понял, – ответил он после секундной заминки.
– Так как насчет тех кассет?
– Считай, что они уже у тебя!
– Ну, вот и отлично! Я всегда говорил, что ты – вменяемый человек! Мне Ольга Васильевна сказала, что не уверена, а я ей сразу говорю – можете не сомневаться, Игорь Громыко – вменяемый человек! Он все поймет как надо!
Никулин повесил трубку, а Михалыч все сидел, слушая короткие гудки.
Вменяемый-то он, может, и вменяемый, но кассеты пропали, а без кассет ему с Поздняковой никак не договориться.
Едва покинув кабинет Громовой, Тарханов набрал на мобильном телефон своего секретаря и торопливо проговорил:
– Александра, перенеси встречу с Парамоновым на завтра. Я еще задержусь у следователя…
Сам же он поехал именно в тот район, где его увидел хромой склочник, – на улицу Некрасова.
Подъехав к дому, расположенному в двух кварталах от кукольного театра, он набрал на домофоне номер семнадцать.
Через несколько секунд отозвался мелодичный женский голос:
– Это ты, мой кролик?
– Я, я! – подтвердил Тарханов, перехватив крайне неодобрительный взгляд проходившей мимо старухи.
– Это ты, Борис? – переспросил домофон. – Разве мы с тобой на сегодня договаривались?
– А что – ты ждала какого-то другого кролика? – проговорил он. – Открой, мне очень нужно с тобой поговорить.
– Ладно, поднимайся! – чуть помедлив, ответил голос.
Домофон щелкнул, дверь открылась, и Тарханов взлетел на третий этаж. Можно было бы сказать, что он взлетел на крыльях любви, но на этот раз им владело совершенно другое чувство.
Дверь уже была открыта, и на пороге его поджидала невысокая хрупкая девушка в коротком и очень открытом синем платьице, перехваченном широким поясом. Пышные рыже-каштановые волосы были забраны наверх, открывая розовые маленькие ушки, в которых сверкали крошечные бриллиантики.
Несмотря на ужасный день и на свое состояние после допроса у сурового следователя Громовой, Борис Тарханов невольно девушкой залюбовался. Тонкие черты лица, чуть вздернутый носик, полные розовые губы…