— Позор! — прикрикнула на него Катя. — Кого мы приняли в организацию? Этот потомок шляхтичей не хочет обременять свою светлую голову тайнами мелкой конспирации. Никаких бумажек! Изволь повторять эа мной, и, пока не запомнишь, как «Отче наш», я от тебя не отступлюсь.

И тогда только отступилась, когда вконец замученный Олтаржевский смог повторить без запинки один за другим все пять названных ему адресов. И только после этого экзамена принесла ему еще стакан чая.

— Сейчас пришло в голову, — сказал Олтаржевский, прихлебывая из стакана, — я мог очень скомпрометировать Купцова… и себя тоже, если бы успел зайти к нему. У меня же с собою план дворца…

Он отставил стакан, вынул из внутреннего кармана пиджака сложенный вчетверо лист плотной бумаги, развернул его и положил на стол.

— Какого дворца? — поспешно спросила Катя.

— Аничкова…

— Откуда он у тебя? Олтаржевский пояснил:

— Со вчерашнего дня мне поручено главным придворным архитектором наблюдать за всеми работами по ремонту Аничкова дворца.

— Царского дворца! — воскликнула Катя и побледнела как полотно. — И ты молчал весь вечер! Сейчас же, немедленно, перерисуй его мне!

Она опрометью кинулась искать бумагу. Олтаржевский остановил ее:

— Если он тебе так интересен, возьми его.

Не спеша сложил лист и передал его удивленной Кате.

— Как ты объяснишь пропажу?

— Никакой пропажи, — спокойно сказал Олтаржевский. — Я сам скопировал его. Он нужен мне для расчетов с подрядчиками. Я могу еще раз.

— Какой ребенок! Господи, какой ребенок! — воскликнула Катя. — А ты что уставился на меня? — напустилась она на мужа. — И ты не лучше его. Сущие младенцы! В этом доме будет жить царская семья!

— Это будет еще не скоро, — сказал Олтаржевский, — ремонт продлится полгода, не меньше.

— А ты уверен, что через полгода династии Романовых уже не будет?

— Катя! — силясь улыбнуться, спросил Михаил, — что еще пришло в твою буйную голову?

— Об этом мы поговорим потом! — строго, почти торжественно произнесла Катя.

С этого и началось… Катя продолжала вести занятиярабочего кружка на Выборгской стороне, но уже без прежней увлеченности; явно тяготясь невозможностью отдаться целиком новому делу, ставшему теперь главным в ее жизни. Она пыталась убедить мужа, что в интересах этого нового главного дела и ей и ему надо прекратить работу в кружках (она сказала: «покончить с педагогикой») и все силы души устремить к тому, чтобы одним точно нанесенным ударом добиться решающего поворота в судьбе России.

— Если к цели ведут несколько путей, настоящий революционер всегда выберет путь кратчайший, — доказывала Катя.

Но тут Михаил, обычно безропотно во всем соглашавшийся с Катей, неожиданно для нее решительно воспротивился и сказал, что кружка своего не оставит. И добавил, что кружок — это живое дело, пусть и малое, по живое, польза от которого видна каждому.

— У людей открываются глаза, — говорил он. — Они начинают понимать главное: почему они живут трудно, кто их истинный враг и с кем надо бороться.

— Филистерская философия! — взрывалась Катя. — Набившая оскомину проповедь пользы малых дел! Старая песня — по силе возможности!