Жалобно стонала обшивка под натиском морских валов, хлопали и с треском рвались паруса… Градины, тяжёлые, как мушкетные пули, колотили по палубе, по людям, вцепившимся в леера. С ужасом вглядывались они в свистящую, ревущую мглу, окружающую корабль.

– Обе вахты на вахту! Все наверх! – орал Ваксель, пытаясь перекричать бурю. Отдавать эту команду было бессмысленно: все, кто мог держаться на ногах, и так были наверху. Когда судно терпит бедствие, страшно оставаться в каюте или в кубрике – потолочная переборка начинает казаться крышкой гроба.

– Надо было оставаться у берегов Америки, зимовать там! – сетовал Ваксель флотскому мастеру Хитрово. – Это Беринг виноват, что не остались мы там, не переждали время штормов…

– Теперь поздно жалеть о свершившемся, господин лейтенант! – отозвался Хитрово. – Нам остаётся молиться, чтобы мы остались живы!

– Да, вы правы: люди мрут, как мухи… Сколько у нас умерших?

– Вчера двоих в море спустили, нынче ещё троих…

– Святая Бригитта! Помоги нам! Мы плывём, как кусок мёртвого дерева…

Хитрово тоже зашептал молитву.

В эти дни на пакетботе молились все: офицеры, морские служители, солдаты и работные люди.

– Pater noster qui es in coelis…[98] – умолял о спасении даже всегда равнодушный к вере Стеллер.

Впрочем, и угроза гибели корабля не переменила его непростой нрав. Молясь, он не переставал сыпать упреки в адрес морских офицеров, которые неспособны управлять судном и всех их хотят погубить. Трясущимися руками сикось-накось он умудрился записать в своем дневнике: «Ваксель и Хитрово предали и продали всех… Плывем с Божьей помощью, куда нас несет разгневанное небо. Вследствие ужасающих волн и качки, все на корабле ополоумели. Молимся горячо и много; но проклятия, накопившиеся за десять лет пребывания в Сибири, лишают нас возможности быть услышанными… Все пали духом и не знают, что делать…»

Беринг был уже не в силах встать с постели. В дни бедствия он приказал сделать складчину – морской обычай сбора денег для строительства церкви во имя спасения от морской пучины.

– На какую церковь собирать будем, господин капитан-командор? – недовольно спросил Ваксель. – Мы с вами – протестанты, матросы у нас – православные, а чукчи-толмачи и вовсе – язычники…

– И те, и другие – все мы братья во Христе… – прошептал командор.

– Это богохульство. Какие язычники нам братья?

– Все мы в руках Божьих… Не упрямьтесь, Свен, хотя бы перед лицом смерти. Пусть православные собирают на церковь Петра и Павла, а я отдаю свой пай на строительство кирхи в Выборге…

Ваксель поморщился, но спорить не стал.

Тут же организовали сбор денег, и о, чудо, через некоторое время раздалось сразу несколько голосов:

– Земля!

– Вижу берег, прямо по курсу!

– Камчатка! Ура! Ура!

– Это же окрестности Авачи!

На какое-то время шторм, точно играя с ними, стих. В зрительную трубу хорошо стали видны отвесные береговые скалы и тучи птиц над ними.

Уныние, только что царившее на пакетботе, сменилось безудержным ликованием. Все обнимались, целовались, поздравляли друг друга. Из трюма выкатили оставшийся бочонок с казёнкой и впервые за последний месяц обнесли всех чаркой.