Ведь если показать человеку это, он сам по себе отступит от этого [от своей ошибки]. А до тех пор, пока не покажешь, не удивляйся, если он остается при этом. Он ведь делает это по своему представлению о правильности.

«Беседы Эпиктета», II.26

Не так давно я посетил «Гионе» — один из множества небольших театров, которые можно найти в кварталах старого Рима. Показывали классическую трагедию Еврипида «Медея». Впервые она была исполнена в Афинах на Великих Дионисиях в 431 году до нашей эры. Тогда премьера провалилась, и Еврипид занял на состязании драматургов последнее место, а победителем был признан Евфорион. Но время расставило все по своим местам: пьеса Евфориона с тех пор была фактически забыта, а «Медея» на протяжении последнего столетия ставилась на сцене чаще всех остальных греческих трагедий.

В спектакле, который смотрел я, главную роль исполняла замечательная итальянская актриса Барбара де Росси. Играть Медею сложно, поскольку актрисе необходимо каким-то образом пробудить у публики симпатию к своей героине — а ведь та убивает собственных детей в отместку мужу. Ясон (один из аргонавтов) бросил жену ради другой женщины. Хор, который традиционно участвует в действии древнегреческой пьесы, настолько шокирован произошедшим (как, вероятно, были шокированы и первые афинские зрители трагедии), что попросту отказывается это осмыслить:

Де Росси сыграла прекрасно, но, конечно же, главная заслуга принадлежит Еврипиду, блестящему исследователю сложного человеческого состояния, когда в нем переплетаются любовь и ненависть. Сначала Медея помогла Ясону украсть магическое Золотое руно, ради чего она предала своего отца, царя Колхиды, и убила брата. Все это — из-за любви к Ясону, а также для того, чтобы бежать из своей «варварской» страны в цивилизованную Грецию (помните, что пьеса была написана греком). Одна из интригующих особенностей пьесы состоит в том, что она может быть интерпретирована и как история о женоненавистничестве и ксенофобии (Медея — женщина и представитель варварского народа), и как протофеминистский сюжет о борьбе женщины в патриархальном обществе.

Хотя бурные чувства Медеи весьма далеки от проповедуемых стоиками бесстрастности и самоконтроля, Эпиктет выбрал именно эту историю, чтобы проиллюстрировать некоторые важные мысли о человеческой природе и философской практике. По этой причине нам придется познакомиться с Медеей ближе, так что держитесь крепче.

Как учитель философии, Эпиктет сталкивался с той же проблемой, что и все преподаватели этой науки во все времена (и я в том числе): студенты хотят изучать предмет, но родители говорят им, что это бесполезное занятие и пустая трата времени. Эпиктет советовал в таком случае следующее: «И вот какое оправдание[81] следовало бы приводить перед теми родителями, которые гневаются на то, что их дети занимаются философией: "Так, значит, я ошибаюсь, отец, и не знаю того, что мне надлежит и что подобает. Если этому нельзя ни научиться, ни научить, почему ты винишь меня? Если можно научить, учи. А если сам ты не можешь, дай мне научиться у тех, кто говорит, что знает это. В самом деле, что ты думаешь? Что я по своей воле впадаю в зло и терплю неуспех в благе?"» Что же, довод весомый. Только, на мой взгляд, тут есть одно «но»: несмотря на «полезность» подобных разговоров, они не решают сути проблемы, а она состоит не только в том, чтобы утверждать, что изучение философии сделает вас лучшим человеком, но и убедительно доказывать это.