— При чем тут жирное? — воскликнул глава семейства Беляевых. — Дело гораздо серьезней. Наш сын сошел с ума!

— Боря! Что ты несешь? — возмутилась Нина Ивановна. — Лучше бы спал, ей-Богу. Нам утром на работу. Знаешь, по-моему, тебе вредно ходить на банкеты.

— Можно подумать, я сам туда напросился, — охватило праведное негодование главу семейства Беляевых. — Ты ведь мне, Нина, сказала: «Будет неудобно, если мы не пойдем.

— Допустим, — признала правоту мужа Нина Ивановна. — Но при чем тут наш Олежка?

— Это я могу и у тебя спросить, — мелодраматическим тоном изрек Беляев-старший. — По-твоему, нормальный человек станет разыскивать среди ночи программку спектакля Прошечкиных? Да еще у меня в пальто?

— Я искал не у тебя в пальто, а в своей собственной куртке, — откликнулся Олег. — А твое пальто просто упало.

— Вот видишь, Боренька, — вступилась за сына мать. — Все в порядке.

— И это ты называешь в порядке? — закричал Борис Олегович. — Зачем нормальному человеку в такое время программка?

— Ну, мне хотелось посмотреть, — лихорадочно соображал, как выкрутиться из создавшегося положения, Олег.

— А до утра это не терпело? — не отставал родитель.

— Терпело, — кивнул Олег. — Но я просто никак не мог вспомнить, куда девалась моя программка. Вот и пошарил в куртке.

— Нина, ты когда-нибудь слышала подобную чушь? — взревел Борис Олегович. — Из-за какой-то программки поднял нас всех на ноги!

— Ну, я же не думал, что вы проснетесь, — оправдывался Олег.

— Ах, он, видите ли, не думал! — воскликнул глава семейства Беляевых. — У меня завтра тяжелый рабочий день! Моя фирма, можно сказать, горит, и мне надо ее вытаскивать из финансовой пропасти. А вот мой родной сын, ради которого мы с матерью и стараемся…

— Слушай, Боря, — почувствовала, что пора вмешаться, Нина Ивановна, — раз у нас завтра тяжелый рабочий день, тем более надо спать.

И, украдкой велев Олегу идти к себе, она подтолкнула мужа по направлению к спальне. Тот угомонился не сразу. Олег слышал сквозь стенку, как отец что-то ворчал по поводу «идиотского спектакля Прошечкиных», который «забил сыну мозги». Нина Ивановна на это ответила: «Ты, Боренька, лучше бы молчал. По твоей милости Марат Ахметов и Андрей Станиславович чуть не сорвали Прошечкиным премьеру». На что Борис Олегович, уже зевая, возразил: «Не при Олежке будь сказано, но это была самая яркая и выразительная сцена в спектакле». Затем до Олега донесся громкий храп. «Заснул, — облегченно перевел дух мальчик. — А, кстати, где же все-таки моя программка? Наверное, она осталась у Таньки. Позвоню ей утром перед уроками, чтобы она с собой захватила. Хотя, может, программка еще и не понадобится. Вполне допускаю, что Инга Турундаевская уже вернулась домой».

Когда утром Олег вышел из дома, Пашков уже снова топтался возле его подъезда.

— Молодец, что подошел, — обрадовался мальчик в очках. — Мне как раз нужно с тобой поговорить, пока мы не увидимся с остальными.

— О приборчике? — спросил Пашков.

— Об этом тоже, но после, — скороговоркою продолжал Олег. — Понимаешь, мне ночью Женька звонил. Говорит, Инга Турундаевская пропала.