— Чего тебе нужно, Давидыч?
— Я говорю, что полностью осознал, так сказать, свои неверные шаги.
— О как! — поднял брови Черкасов, а котлета еще упорнее потребовала свободы. Он тяжело сглотнул кислую от желудочного сока слюну и поморщился: — Не вовремя ты зашел, Шмульевич. Не вовремя.
— Я буквально на секунду, Борис Васильевич, я понимаю, что вы о-о-очень заняты. Понимаю. Не смею мешать. Не смею.
— Так и не мешай, — раздраженно отозвался Черкасов, — давай-давай, двигайся по своей траектории дальше.
Так называемый «рубленый бифштекс» отчаянно сопротивлялся напавшей на него пищеварительной системе отставного полковника. Кантарович, ничего не зная об этой битве, неуверенно, как-то наискосок кивнул.
— Да-да. Конечно. Буквально одно, нет, полслова.
— Ну-у-у?
— В знак моего покаяния примите скромный презент. Вот, — он поставил на стол сверток. — Берег на особенный день.
— Что? Какой такой день?
Черкасов недоуменно поднял брови и помассировал запястье. По китайской системе акупунктуры следовало нажимать на точку, находящуюся на расстоянии ширины трех фаланг пальцев от запястья. Этот нехитрый массаж спасал даже при качке на воде, когда Борис с женой впервые выехал в круиз по Волге до Астрахани и обратно. Тошнота слегка ослабела, а бифштекс отступил на ранее занятые позиции в районе двенадцатиперстной кишки. Черкасов выдохнул.
— Уф-ф-ф. Правда, Моисеич, не вовремя ты. Ой как не вовремя. Осознал и осознал, хрен с тобой! Живи дальше. Ну что, договорились?
Кантарович расцвел фальшивой улыбкой.
— Естественно! Борис Васильевич, но я же от души…
Он судорожно развернул бумагу и трясущейся рукой подтолкнул стеклянный сосуд к проректору. Странно, при виде переливающейся всеми цветами радуги водки, заключенной в пузатое, дутое стекло, Черкасову полегчало, а бифштекс, ворочающийся на входе в желудок, впервые запросил пощады. Борис вздохнул и, схватив широченной ладонью бутылку, другой рукой резко крутанул красную пробку.
«Крр-ряк!» — отлетел страховой контрольный поясок, и Черкасов удовлетворенно кивнул и с интересом глянул на визитера.
— Понял, что это значит?
Алек побледнел и пошевелил губами:
— Что?
— А это значит, Моисеич, — хохотнул Черкасов, — это значит, что водка… — тут он расхохотался, — водка не па-ле-на-я!!! Га-га-ха!
Кантарович криво улыбнулся и вытер лоб рукавом, а Черкасов набулькал полный стакан водки. Каждый офицер должен иметь дежурный стакан под рукой, а Черкасов был настоящим офицером, и потому стакан всегда дежурил возле него.
— Извини, Савелич, не предлагаю! — глядя в стакан, произнес Черкасов. — Самому маловато будет.
Он впервые назвал его правильно — по отчеству — и почему-то сразу подумал, что это дурной знак.
«Нельзя им попускать — на шею сядут…» — подумал Черкасов и опрокинул содержимое стакана в себя.
Караоке
Отдельный кабинет японского ресторана имел все необходимое для веселого времяпрепровождения. В углу беззвучно мерцал телевизор, настроенный на музыкальный спутниковый канал. Рядом — музыкальный центр и караоке. На татами вокруг стола, поджав ноги, расположились четверо: Артем с Соней и Соломин с какой-то нимфеткой, не слишком, кстати, приветливой. Впрочем, нимфетку можно было понять: мужчины наперебой старались угодить заокеанской гостье, а когда ей позвонили, все почтительно замерли.