Дети знали, как надо. Как должно быть. Расцарапанные и яростные носители примитивных животных законов. Повелители мух.

Антошка никогда не обзывалась. Все равно яростная шрапнель летела в фальшивую цель. Настоящие сумасшедшие не отличались от нормальных ничем. Ну или практически ничем. Все что положено они делали как положено. Как надо.

Просто Антошка их видела.

А потом поняла, что и они – тоже видят.

Ее одну. Больше никого.

Это еще не была судьба. Просто призвание. Признание даже. Тихий аванс.

Счет принесли потом. Очень сильно потом.

Лет в одиннадцать, устав от того, что время текло так невыносимо медленно, Антошка решила подогнать его. Ну давай же, давай! Хоть немножечко побыстрей! Я должна стать врачом. Я хочу! Я обязана, черт побери. Школьные годы волоклись один за другим, пустые, громыхливые, как ночной, невидимый и потому особенно бесконечный товарняк. Антошка записалась в городскую библиотеку и зачастила в читальный зал, где был отдел медицинской литературы. Пользуясь беспечностью библиотечных дев, она под прикрытием детской (во всех отношениях) энциклопедии бесконечно читала и перечитывала пыльные, устаревшие тома, ничего, решительно ничего не понимая и сама не замечая, что улыбается.

Справочник практического врача тысяча девятьсот шестьдесят девятого года рождения. Практические навыки терапевта. Многотомное руководство по терапии. Внутренние болезни. Клиника коллагеновых болезней с чудовищными иллюстрациями – Антошка жмурилась даже от страха, но все равно заставляла себя смотреть, поражаясь тому, каким уродливым может стать человек, если оставить его без помощи, без надежды на спасение, просто без надежды. Груды безобразно скрюченной плоти, средневековые язвы, вопли, стенания, пляшущие в такт пламени бубенцы. Неведомая, непонятная, страшная насмешка Бога. Сначала создать, а потом медленно, очень медленно изувечить. Смять в кулаке, скатать в шарик, равнодушно размять, и еще, и еще.

Уронить.

Какие грехи надо было совершить, чтобы заслужить это?

Антошка не знала. Правда не знала. Никто не знал.

Еще страшнее была пухлая книга с черно-белыми иллюстрациями – «Акушерство и гинекология». Ужас, лишенный всяких иллюзий – голый, ослепительный, как тысячеваттная лампочка под потолком пыточного подвала. Ягодичное предлежание. Выпадение ручки. Медицинский аборт. Крючки для декапитации, ножницы, щипцы. Неживой младенец, вытащенный из живой женщины, как из холодильника, по кускам. Разъединив позвонки, отрываем мягкие ткани крючком или ножницами. Приглашение на казнь.

Это был ничем не прикрашенный беспристрастный итог отношений между мужчиной и женщиной. И Антошка, ни разу в жизни пока не влюблявшаяся, еще не подросток даже, так, едва вступивший в фазу активного роста зверек, раз и навсегда утратила всякие иллюзии по поводу так называемой любви.

Уж с ней это точно никогда не случится! Только не с ней.

Она отнесла «Акушерство и гинекологию» назад, на стеллаж, задвинула поглубже, словно отрекаясь. Следующим в стопке лежало «Творчество душевнобольных». Антошка, прежде чем открыть первую страницу, привычно стиснула зубы, зажмурилась, словно шагая из тепла космического корабля в безвоздушное пространство, – и оказалась дома. Тысячеокие люди, перистые ангелы, вавилоны бесконечных геометрических фигур, скользящие из ниоткуда в никуда линии. Мир сумасшедших был полон сказочных, прекрасных подробностей. Антошка, завороженная этим бешеным кружением, читала одну выписку из истории болезни за другой.