— Ей-же-ей, чудо как хороша! На сто служб дам за упокой души моего благодетеля, что мне тебя отписал. Когда свадьба?

— Не скоро, я еще не твоя, — ответила Оленька.

— Но будешь моей, хоть бы мне дом пришлось поджечь! Боже мой! Я думал, живописец польстил тебе, а вижу, он далеко метил, да промашку дал. Сто плетей такому мастеру, печи ему малевать, а не такую красу писать, что гляжу вот — и не нагляжусь. Милое дело — получить такое наследство, разрази меня гром!

— Верно мне покойный дедушка говорил, что ты, пан, горячая голова.

— Мы, смоленские, все такие, не то что ваши жмудины. Раз, два — и быть по-нашему, а нет, так смерть!

Оленька улыбнулась и сказала уже совсем твердым голосом, поднимая на кавалера взор:

— Э, да у вас, верно, татары живут?

— Все едино, ты, панна, моя и по родительской воле, и по сердцу.

— Вот по сердцу ли, я того еще не знаю.

— Коли нет, я ножом себя пырну!

— Ты, пан, все с шуточками!.. Что же это, однако, мы в людской стоим! Прошу в покои. После дальней дороги и поужинать не мешает — прошу!

Тут Оленька обратилась к панне Кульвец:

— Вы, тетушка, с нами?

Молодой хорунжий бросил быстрый взгляд.

— Тетушка? — спросил он. — Чья тетушка?

— Моя, панна Кульвец.

— Стало быть, и моя! — подхватил он и стал целовать панне Кульвец руки. — Боже ты мой, да ведь у меня в хоругви есть товарищ по прозванию Кульвец-Гиппоцентаврус. Скажи, пожалуйста, не родня ли он тебе, тетушка?

— Сродни! — приседая, ответила старая дева.

— Хороший парень, но ветрогон, как и я! — прибавил Кмициц.

Тем временем появился слуга с огнем, и все прошли сперва в сени, где пан Анджей снял шубу, а потом на другую половину, в покои для гостей.

После их ухода пряхи тотчас сбились тесной кучкой и все разом заговорили о приезжем, слова не давая сказать друг дружке. Статный молодец очень им понравился, и девушки наперебой расхваливали его.

— Так весь и сияет! — говорила одна. — Как взошел, думала, королевич.

— А глаза-то как у рыси, так и сверлят, — подхватила другая. — Попробуй такому слово поперек скажи!

— И думать не смей! — поддержала третья.

— Панну, как веретено, завертел! Видно, очень она ему по сердцу пришлась, да и кому бы не пришлась она по сердцу?

— Ну, он тоже не хуже ее! Случись тебе такой, небось и в Оршу пошла бы за ним, хоть она на краю света.

— Счастливица панночка.

— Богатым на свете всегда лучше живется. Эх, не рыцарь — загляденье.

— Девушки из Пацунелей говорили, будто ротмистр, что живет у них, у старого Пакоша, тоже красавец.

— Не видала я его, но куда ему до пана Кмицица! Такого, верно, на всем свете не сыщешь.

— Padlas! — крикнул внезапно жмудин, у которого снова разладились жернова.

— Эй, косматый, шел бы ты отсюда со своею бранью! Помолчи, а то ничего не слышно! Да, да! Лучше пана Кмицица на всем свете не сыщешь! Пожалуй, и в Кейданах нету такого!

— Смотри, еще во сне приснится!

— Да хоть бы приснился…

Такой разговор шел у шляхтянок в людской. Тем временем в столовом покое поспешно накрывали на стол, а в зале панна Александра осталась одна с Кмицицем, потому что тетушка ушла готовить ужин.