основывалось на денежном могуществе, а ее политика, как внутренняя, так и внешняя, представляла собою лишь обслуживающий элемент ее гигантской финансовой машины, главным императивом существования которой была экспансия, стремление к постоянному поглощению материальных ценностей, что толкало ее на захват новых рынков.

Данное явление было почти банальным в своей повторяемости: такова Венеция, которая проникает в византийское пространство; такова Генуя, которой удалось проникнуть в Испанию, или Флоренция, проникшая во Французское королевство, а перед этим — в королевство Английское и т.д.

Излишек капитала, который соответственно становился свободным (в XVIII в., например, лишь половина генуэзских капиталов размещалась внутри города, другие «странствовали» по миру), выгодно использовался итальянскими финансовыми магнатами в других странах, позволяя проводить политику финансовой экспансии.

Опыт трех четвертей столетия, прежде всего генуэзских купцов и банкиров, позволил им с помощью управления торговыми потоками, а также капиталами и кредитами (возможность мобилизовать кредит) стать распорядителями европейской торговли и финансов. А это, в свою очередь, вынуждало их негласно, путем манипулирования политическими деятелями разных государств (на уровне личных, неофициальных отношений и закулисных интриг) корректировать их внешнюю и внутреннюю политику, навязывая им свои цели и правила политической «игры», дабы обеспечить сохранность своих капиталов, т.е. негласно контролировать и направлять процессы общеевропейской политики.

Таким образом, при царствующих монархиях Европы скрыто, но непоколебимо правила олигархия[37]итальянских республик. Необходимо подчеркнуть, что царила именно олигархия (узкий и замкнутый круг очень богатых людей, свободно вхожих в дома вельмож и королей в качестве их советников и сотрудников), а не Венеция, Флоренция, Генуя или Италия вообще, игравшие для них лишь роль удобных на тот час «штаб–квартир», которые олигархи могли покинуть в любой момент вместе со своими капиталами. Здесь властвовал универсальный принцип людей без Родины — «ubi bene, ibi patria»[38]. T. e. они имели транснациональнуюсущность, а поэтому для них не существовало каких–либо незыблемых правил и законов, определяемых национальной традицией. Всвоих действиях эти люди стояли над всякой традицией или правом, руководствуясь лишь собственной выгодой. Естественно, что подобная ситуация не располагала их к неукоснительному соблюдению буквы закона. Прежде всего она открыла широкую дорогую для «закулисных» финансовых и политических комбинаций, игнорирующих общеобязательные, формальные правила политических и экономических отношений. В связи с этим Я. Буркхардт писал: «…Италия становится родиной «внешней политики», которая и в других странах постепенно делает несущественными общепризнанные правовые отношения. Вполне объективная, чуждая как предрассудков, так и нравственных сомнений, трактовка международной жизни достигает порой совершенства, в блеске которого она кажется элегантной; целое же производит впечатление разверзнувшейся бездны.