Яркий свет действовал ей на глаза и вызывал мигрень, голова раскалывалась по несколько дней. У нее были светлые глаза, в отца.

— Мне нужны очки от солнца.

— Вам не кажется, что это странно?

— От света у меня болят глаза.

— Не глядите в окно.

— Мне нечем больше заняться.

Ральф купил ей очки, и она носила их в доме. Словно слепая, смотрела на белое снежное полотно. Это стало ее единственным развлечением. Кэтрин видела кроликов, замерзших в снегу, ворон, клевавших погибших животных. Видела Ларсена. Тот следил за ней, стоявшей у окна. Благодаря очкам белизна обретала подробности. Они же скрывали блеск в ее глазах.

Из Чикаго прибыла посылка. Двенадцать ярдов жемчужно-серого шелка. Ральф подарил ей бриллиантовое кольцо и крестик и поклялся, что они новые, а не достались в наследство от первой жены. Затем повел ее на знакомство с домом. Настоящим большим домом.

Кэтрин, конечно, и раньше получала презенты. Молодые люди преподносили ей украшения, даже если понимали, что она близко их к себе не подпустит. Но сейчас все было иначе. Во-первых, дом не был подарком в полном смысле слова: Ральф не дарил его, а просто показывал. Давал понять, что, возможно, это ее будущий дом. Если она выйдет замуж за Ральфа и привезет его потерявшегося сына.

И все же Кэтрин, глядя, как дом постепенно поднимается над ландшафтом и обретает форму, подумала, что это подарок. Труит вручал ей свою надежду. Эта вилла была его безрассудным поступком. Здание возводилось с мечтой о настоящем семейном очаге; мечта не сбылась. Здесь Ральф испытал стыд и унижение. Тем не менее он собирался показать комнаты Кэтрин, сознавая, что открывает свое сердце. Такого подарка ей никто не делал.

Они пересекли поле, проехали через лес. За длинным пологим холмом перед ними возвышался почти дворец. Он был прекрасен. Квадратный, золотой, массивный… Сердце Кэтрин взлетело. Ничего подобного она прежде не видела. Дом был таким одиноким в окружавшем его пустом пространстве, таким величественным на столь обычной земле.

Ей стоило огромных усилий оставаться внешне спокойной; скромно сложа руки на коленях, она дождалась, когда лошадь остановится. Сердце ее зашлось от восторга. Такого изумления она не испытывала много лет.

К массивной распашной двери вела широкая раздвоенная лестница. Труит указал на картину над дверью. На ней, как поняла Кэтрин, была изображена вилла в летний период — с садами, широкими и длинными лужайками, спускающимися к пруду и к реке.

Двери были не заперты. Они вошли в широкий холл с высоким потолком. Кэтрин не удержалась и ахнула. Помещение было таким прекрасным, несмотря на величавость и размеры. Потолки покрывали фрески с изображением очаровательных крылатых младенцев с цветами в волосах. С желтых бархатных шнуров свисали два светильника из цветного стекла, все грани разного цвета. Труит сказал, что это из Венеции. Он опустил светильники и зажег по случаю их прихода. Хрустальные цветы повисли в воздухе, сквозь каждую грань, словно через драгоценный камень, струился мягкий свет.

Стены были обтянуты розовым шелком. Сверху на  них смотрели портреты — столько, что и не сосчитать. На полу — узорчатый мрамор и роскошные старинные ковры. Вдоль стены диваны, большие, с позолоченными подлокотниками. Тут когда-то ходили графини. Герцоги читали стихи, сидя на диванах. В высокие окна струились ослепительные солнечные лучи.