— Говори, — кивнул майор.

— Он проходит как близкая связь Родиона Байдака. Кличка Фюрер. Лидер фашистов.

Смирнов вытянул губы трубочкой, будто выпускал сигаретный дым. Майор никогда не курил, и откуда у него взялась такая привычка, можно было только гадать.

— Вот так, значит, да? — задумчиво проговорил он, посмотрел на Мамонтова, потом подошел к окну. За стеклом яркие ртутные фонари освещали пустынный Магистральный проспект. Было около часу ночи.

— Это меняет дело, — Смирнов снова посмотрел на Мамонтова, сделал жест, который должен был означать: «Ничего не поделаешь — дело выше личных обид», и сел за свой стол.

— Тогда отдавай его идеологам, пусть берут на связь и используют по своей линии.

А если заупрямится — передать в милицию никогда не поздно. Вон Константин Иванович проследит, — шеф напоследок решил подсластить пилюлю.

Мамонтов потрогал ушибленную ногу.

— Это точно. Я очень тщательно прослежу…

— Имя, фамилия, год и место рождения?

Сергей ответил. Нехотя, будто преодолевая себя. У него сильно разболелась голова и заложило левое ухо. Больше всего на свете хотелось выпить стакан водки и лечь спать.

— Адрес? С кем проживаешь?

Действие пошло по второму кругу, будто заело иголку проигрывателя на заезженной пластинке.

— Образование? Род занятий? В армии служил?

Вопросы были те же самые, хотя задавал их другой человек. Он выпадал из принятого здесь стандарта: худощавый, сутулый, вытянутое треугольное лицо, застывшее в унылой фимасе.

«Капитан Агеев», — буркнул он, войдя в комнату, и тут же нацелился тускло блестящей ручкой в лист бумаги. Похоже, сам Курлов его совершенно не интересовал, интересовало только то, что он скажет.

— Значит, не захотел отдать Родине воинский долг? — капитан понимающе и скорбно покивал головой. — Пусть в рабоче-крестьянской армии служат дети рабочих и крестьян? Так, да?

«Натуральный Кафка, — подумал Сергей. Он не мог похвастать чрезмерной начитанностью, но „Замок“ входил в учебную программу. — А потом придет следующий и будет задавать те же вопросы и так же реагировать на них, потом еще один, и так без конца…»

— А почему не захотел послужить? — продолжал развивать тему капитан. У него были неопределенного цвета волосы и глаза, морщинистый лоб и большие, оттопыренные в верхней части уши. С одинаковым успехом ему можно было дать и тридцать два, и сорок четыре года. — Может, есть какие-то идейные соображения?

— Портянки нюхать не захотел. Это идея?

— Может быть, может быть… А в семье как относились к службе? Отец одобрил твое решение? Какова вообще идейная атмосфера в семье?

— Это наше сугубо внутреннее дело, — сказал Сергей. — Еще вопросы есть?

Он чувствовал, что кафкианская машина дознания медленно, но верно затягивает его в свое липкое, душное, отвратительно пахнущее нутро, и решил изменить тактику.

Если вести себя уверенно и грубо, они присмиреют. В конце концов, отец действительно не последний человек в городе. А он совершенно безвинно попал в дурацкую ситуацию и по ошибке поколотил этих оглоедов!

Капитан отодвинул лист бумаги. Оказывается, он не записал ни слова, лишь черкал ручкой для виду, каракули какие-то выводил. Сейчас Сергей рассмотрел, что это были не просто каракули, — на листке, распялив в стороны полные ноги, расположилась голая дама со стрижкой «каре». Кажется, она стимулировала себя пальцем.