___________________
Историческая справка:
Ревельская Анна, она же Клара Изельгоф, она же Катрин Изельман впервые была упомянута в исследовании Гектора Байуотера «Морская разведка и шпионаж 1914–1918 гг.» переведенном на русский язык в 1939 году.
Григорий смотрел на торопливо уходящую вниз по переулку невесомую ладную фигурку, кляня последними словами собственную неловкость и нерешительность, нетренированное тело, не обладающее нужной мышечной памятью. Он подвернул ногу, прыгая на спины группе прикрытия, разбил голову и чуть не потерял сознание, не сгруппировавшись в кувырке, крайне неловко провёл приём против ножа, позволив острому, как бритва, клинку полоснуть по груди. Но самое неприятное – швыряя через себя здоровяка, потерял концентрацию, а тот, падая, ткнул Григория в бок своей навахой.
Обидно и непрофессионально. Кровь расплывается широким пятном по одежде, в ушах стоит колокольный звон, а в глазах роятся мушки, заставляя мотать головой и прищуриваться. «Ну, давай же, давай, вали! – шептал про себя Григорий, провожая взглядом Анну, – тут скоро столько народа набежит – не протолкнёшься!» Мозг послушно отщёлкивал секунды с начала схватки – 40, 41, 42… Через полминуты надо исчезнуть, не оставив свидетелей, а Анна идет так медленно и всё время оглядывается, опасаясь или желая что-то сказать. Завозился здоровяк, поднялся на четвереньки, намереваясь встать. Сделав несколько шагов, Григорий от души зарядил с носка по его пунцовому уху, отправляя потомка нибелунгов в Вальхаллу. 47,48, 49… Анна, наконец, дошла до угла… Повернула… Слава Богу! Григорий еще раз критично оглянулся вокруг. Никто из германской группы захвата не шевелился, и даже Рудольф Гесс перестал скрести носками снег. Пора! Распутин облегченно вздохнул, покрепче зажал рану на боку, поднял воротник пальто… И вдруг всё поплыло…
– Я не поняла, какая опергруппа?
На Распутина смотрели огромные, удивлённые глаза, перевёрнутые, словно в студийном фотоаппарате.
122, 123 – отстукивали секунды в глубине сознания.
– Я говорил про опергруппу?
– Да, вы сказали, что есть две-три минуты до её прибытия.
– Полиция, Анна. Я имел в виду полицию. Надо уходить!
Распутин сообразил, что его голова лежит у женщины на коленях, а она сидит на мостовой, положив на его лоб холодную ладошку с длинными, тонкими пальцами, и дрожит, как осиновый листок.
– Анна, простите, за фамильярность, помогите подняться…
– Не беспокойтесь, Григорий, – глаза женщины смешливо сузились и от них к вискам разлетелись весёлые морщинки, – я обещаю не падать в обморок от возмущения и не кричать «Это нескромно! Мы даже не представлены!». Ваша крайне деятельная забота о моей чести и жизни оправдывает некоторую вынужденную «la vulgarité» в обращении. К тому же, вы ранены, и вам нужна помощь…
Распутин, стараясь как можно легче опираться на заботливо подставленное худенькое плечо, осторожно встал на ноги и сделал пробный шаг. Штормило прилично, но передвигаться он мог. Анна уверенно взяла на себя роль штурмана и тащила его в центр.
– Куда мы идём? – спросил Григорий, с трудом сглотнув вязкую слюну и тщетно подавляя подступающую к горлу тошноту.