– Российские поезда всё же удобнее иностранных, – проскрипел незнакомый голос у дверей, и в купе сунулась стариковская седая голова в надвинутом на брови малахае.

– Прошу прощения, – начала было Непенин…

– Ну сколько можно! – перебила его Анна, – я места себе не нахожу! Хотела даже на привокзальную площадь сходить – взглянуть…

– Не извольте волноваться, всё под контролем. Работает спецназ, – ответил гость хорошо знакомым баритоном, расправляя плечи, выпрямляясь и приобретая узнаваемые очертания. – Рад видеть живым и здоровым, Адриан Иванович, и прошу немного помочь мне освободить вас от навязчивого хвоста. Вы, оказывается, настолько популярный человек в Гельсингфорсе, что за вами увязались два соглядатая! Не следует увеличивать неопределенность и тащить их за собой в Питер. Пора обрубать!

– Григорий Ефимыч, – радостно и удивлённо воскликнул Непенин, – мне казалось, что я уже потерял способность удивляться вашим талантам. Конечно же, я к вашим услугам. Что мне делать?

– Работаем медленно, никуда не торопясь. Вы выходите из вагона, закуриваете и, не спеша, как на прогулке, идёте к вокзалу, но не заходите внутрь, а огибаете слева, проходите по заднему двору между торцом основного здания и сараем – там узко, но пройти можно. Выходите на перрон с другой стороны и спокойно возвращаетесь в вагон. Аня, ты у нас – на посту, охраняешь сама знаешь что. Ни шагу из купе, всех впускать, никого не выпускать. Проконтролируешь возвращение его высокопревосходительства… И не скучай, скоро будем …

– А ты?

– А я пообщаюсь с эскортом адмирала, – нехорошо усмехнулся Распутин. – Страсть как интересно узнать, кто у нас такой любопытный?

– Но…

– Никаких «но». Работаем!..

Непенин вышел на перрон, щурясь на морозное солнце, достал из кармана пальто портсигар, не спеша обстучал об него папиросу, прикурил от услужливо протянутой проводником спички и пошёл, поёживаясь, к дверям вокзала. «Только не оглядываться! – в такт шагов шептал он, пропуская торопящихся пассажиров и уворачиваясь от поклажи, перетаскиваемой носильщиком, – тот, кому надо, всё увидит и всё сделает, как положено.»

Анна проследила, как адмирал подошёл к ажурной вокзальной арке, задумавшись, постоял несколько секунд и, ускоряя шаг, двинулся к срезу здания. Двое солидных, хорошо одетых господина, безмятежно балагуривших у соседнего жёлтого вагона, вдруг встрепенулись, выбросили недокуренные папироски и направились следом. Когда Непенин исчез за поворотом, они, не таясь, сорвались в галоп. И тут краем глаза Анна увидела третьего, до сего времени безмятежно торговавшего пирожками с лотка. Поставив свой товар прямо на грязный снег и не обращая внимания на окрик покупателя, лоточник поднял воротник, опустил козырёк картуза на глаза и направился вслед за парой шпиков.

«Их не двое, а трое! И Гриша ничего не знает про третьего! – прошептала Ревельская, беспомощно оглядываясь по сторонам. – Что же делать?»

Спины преследователей удалялись, но были хорошо различимы. Анна своим острым женским взглядом обратила внимание, что именно третий представляет наибольшую опасность. Он шёл, пружиня, легко неся своё массивное, но пропорционально сложенное и послушное тело. Всё в его походке, осанке, взгляде, вскользь брошенном вдоль стоящего поезда, выдавало повадки сильного зверя, случайно, временно принявшего человеческий облик. Нет, оставлять Григория наедине с ним она не будет, несмотря на все приказы.