Вот именно, спокойно. Теперь я буду действовать сам.

Да. Ладно. – Он позволит Эдди действовать самому.

Пока. До поры до времени.

Колю Винсенту наконец удалось отлепить язык от неба.

– Джек. – Голос у него был совершенно сдавленный.

Андолини выключил мотор и раздраженно посмотрел на Коля.

– У него глаза…

– Что у него с глазами?

– Да, что у меня с глазами? – спросил Эдди.

Коль посмотрел на него.

Солнце зашло, не оставив в воздухе ничего, кроме золы дня, но было еще достаточно светло, чтобы Коль мог увидеть: глаза у Эдди опять были карие.

Если они вообще когда-нибудь были другими.

Ты же видел, – настаивала часть его сознания, но действительно ли он видел? Колю было двадцать четыре года, и за последние двадцать из них никто по-настоящему не считал, что ему можно доверять. Иногда он бывал полезен. Почти всегда – послушен… если его держать на коротком поводке. Но доверять ему? Нет. Постепенно Коль и сам поверил в это.

– Ничего, – пробормотал он.

– Тогда пошли, – сказал Андолини.

Они вышли из фургона с рекламой пиццы. Между Андолини (справа от них) и Винсентом (слева от них) Эдди и стрелок вошли в «Падающую Башню».

В одном блюзе двадцатых годов Билли Холлидэй, которой впоследствии суждено было самой открыть для себя эту истину, пела: «Пригрозил мне доктор: детка, если сразу не завяжешь и еще хоть раз ширнешься, тут же ты в могилу ляжешь». Так случилось и с Генри Дийном – ровно за пять минут до того, как фургон затормозил возле «Падающей Башни» и его брата завели в нее.

Вопросы Генри задавал Джордж Бьонди (которому его друзья дали прозвище «Большой Джордж», а враги – «Большой нос»), потому что сидел справа от Генри. Сейчас Генри сидел над игровой доской, клевал носом и сонно моргал. Трюкач Постино вложил ему в руку кубик; рука у Генри уже была того пыльного оттенка, какой приобретают конечности наркоманов после длительного употребления героина, того пыльного оттенка, какой предшествует гангрене.

– Твоя очередь, Генри, – сказал Трюкач. Генри разжал пальцы и выпустил кубик, но продолжал смотреть в пространство и, как видно, не собирался передвинуть свою фишку. Это сделал за него Джимми Аспио.

– Гляди-ка, Генри, – сказал он. – Имеешь шанс отхватить кусок пирога.

– Кусочек с коровий носочек, – сонно сказал Генри и огляделся вокруг, словно просыпаясь. – Где Эдди?

– Скоро должен приехать, – успокоил его Трюкач. – Ты давай играй.

– А как насчет дознячка?

– Играй давай.

– Ладно, ладно, не дави на меня.

– Не дави на него, – сказал Джимми Кевин Блейк.

– Ладно, не буду, – ответил Джимми.

– Ну, ты готов? – спросил Джордж Бьонди и выразительно подмигнул остальным, когда подбородок Генри плавно опустился на грудь, а потом снова медленно поднялся: это напоминало мокрое бревно, которое еще не настолько намокло, чтобы утонуть окончательно.

– Ага, – сказал Генри. – Давай его сюда.

– Давай его сюда! – радостно заорал Джимми Аспио.

– Точно, давай его, суку, сюда! – согласился Трюкач, и все «джентльмены» заржали (в соседней комнате постройка Балазара, в которой было уже три этажа, опять задрожала, но не упала).