Вернулась Катрина:

— Они заканчивают через пять минут. Я только перекинусь парой слов с хирургом и тогда уж вернусь за тобой.

— Секунду! Ты не сказала мне точно, когда была пересадка.

Катрина запнулась, раздраженная вопросом:

— Трансплантация… четыре дня назад.

— В среду?

— Мм… да, в среду.

— В день…

— Что?

— В день смерти Тора?

Катрина кивнула, сказала «да» и исчезла.

Кафетерий утратил цвет и реальность. Стены вдруг стали размытыми, измазанными красной кровью. Альба достала мобильник:

— Магнус, я…

— Ты в больнице? Как там Йонас?

— Еще не видела его. Магнус, я не поэтому звоню. Скажи…

Она не знала, какими словами это спросить.

— Что, Альба?

Она чувствовала, что как только она произнесет их, то шагнет в мир, в котором все будет иначе, чем прежде.

— Альба, я тебя слушаю…

Надо их произнести. Смелее.

— Магнус, у Тора изымали какие-нибудь органы?

Она представила человека, разрезающего тело сына и роющегося в его внутренностях, и содрогнулась.

Повисло молчание. Оно было довольно долгим. Потом прерывистый голос Магнуса с наигранной бодростью произнес:

— Это возможно. Ты же знаешь, Тор подписал договор донорства, после того как один из его учителей заинтересовал учеников этой проблемой. Когда мне задали этот вопрос, я ответил, что таково было его желание.

— И ты со мной не посоветовался?

— Я пытался дозвониться до тебя весь тот день, Альба, с утра до вечера. Вспомни, ты уехала и забыла свой мобильник дома.

— Все же… вопрос такой важности…

— Я раз двадцать тебе звонил, Альба!

— Да, но…

— Но что это могло изменить? Ты бы решила следовать выбору Тора. Ты дала бы такой же ответ, как я, и даже раньше меня. Я знаю тебя, знаю твои взгляды.

— И что дальше?

— Что — дальше?

— Так они изъяли у Тора орган?

Магнус молчал несколько секунд, затем сказал:

— Если подумать, то весьма вероятно. Когда у Тора наступила смерть мозга вследствие черепной травмы, тело его оставалось неповрежденным.

— Значит, они его использовали… Что именно они у него изъяли?

— Не знаю.

— Нет, знаешь!

— Нет, и мы не узнаем никогда.

— Я тебе не верю.

— Таков закон, Альба. Мне задали принципиальный вопрос, я дал принципиальный ответ. Остальное нас не касается.

— Вот еще! Я не имею права знать, изрезали они моего сына на куски или нет? Это кошмар!

Магнус помолчал, что-то буркнул, потом сказал примирительно:

— Где ты, котенок? Я за тобой заеду.

Кроме Магнуса и Катрины, никто не понял, почему Альба несколько недель отказывалась навестить Йонаса. Все недоумевали: прежде и двух дней не проходило, чтобы тетушка не увиделась с племянником, а теперь, в столь важный для него момент, она все оттягивала их встречу. Кто-то предполагал, что тут не обошлось без ревности: один ребенок погиб, другой спасен; близкие же опровергали эту гипотезу и защищали Альбу, возражая, что такая мелочность ей несвойственна.

Тем временем Альба вернулась к работе. «Мне нужно закончить альбом», — ворчала она, когда кто-то пытался втянуть ее в разговор. Хотя ей и впрямь нужно было сделать иллюстрации к сказке Андерсена, она поздравляла себя с тем, что рисование служит ей щитом от назойливых бесед и позволяет жить наедине со своими мыслями.