— Ее уже спасти невозможно. Упокой, Господи, душу.

Едва он договорил, как на улице раздался шумный топот копыт. Все замерли, когда топот стих у приходского забора и ворота загудели от резких ударов.

— Откройте, откройте!..

В пронзительном, высоком голосе кричавшего была такая угроза, что все невольно содрогнулись.

Никто, однако, не шелохнулся.

— Высадить ворота! — послышался опять режущий слух голос, и ворота заскрипели.

В кухне все еще стояли в нерешительности. Священник был охвачен тревогой. Он подошел к Калине и в испуге проговорил:

— Сын мой! Это гайдуки Алжбеты Батори! Если они найдут тебя, ты пропал! Пойдем! Живо! — Схватив гостя за руку, он увел его через двойные сени в свою светлицу.

В эту минуту по приходу пронеслось гулкое громыхание, ворота не выдержали напора нападающих, створки резко разлетелись и с грохотом ударились о стены.

Ян Поницен открыл окно и ставни. В светлицу ворвался поток свежего воздуха.

— Беги, — шепнул он Калине, — беги что есть мочи. И как можно дальше отсюда. Здесь ты никогда не будешь в безопасности. Бог тебя храни!

Калина, тронутый участием своего спасителя, горячо пожал его руку и, не произнеся ни слова, ловко выскочил в окно.

Ян Поницен снова поспешил на кухню.

Одновременно с ним ворвался туда и маленький мужичок отталкивающей внешности. Что за лицо, Бог мой! Широченные губы, черные изъеденные зубы и мелкие мышиные глазки. Низкий лоб, отчасти покрытый щетинистыми рыжими волосами. А нос торчал, как настоящая скала! Желтоватое лицо бороздила злобная усмешка. Он остановился, при этом правое плечо оказалось гораздо выше левого, так как левая нога была намного короче. Он весь гнулся к полу, будто придавленный тяжестью солидного горба, резко, выпиравшего из спины и еще более, казалось, укорачивавшего и без того приземистую фигуру. Вдоль изуродованного тела висели длинные руки, достигавшие до колен. Кончались они большими, широкими ладонями с длинными лопатообразно расплющенными пальцами.

При виде подобного уродца любого взяло бы сомнение, действительно ли это человеческое существо. Но это был человек, и звали его Фицко.

Еще в младенчестве его нашли крепостные обочь дороги в плетеной корзинке, а поскольку обязаны были каждую находку предъявлять господам, отнесли его в замок. Граф отдал его на воспитание одному из пастухов по имени Уйвари, тот и нарек его Фицко. В пятилетнем возрасте странный мальчик был уже готовым шутом. Собиравшиеся в замке на очередной пир господа при одном виде этого карлика разражались буйным хохотом. А когда он начинал в смущении ухмыляться, по первому требованию охотно прохаживался колесом, хватались за животики и самые благовоспитанные дамы. Так он и рос, всеми осмеянный, всеми презираемый, становясь год от году все уродливее и сильнее. Когда ему исполнилось двадцать, господа уже не смеялись: вид его стал привычен, челядь уже не осмеливалась потешаться над ним. Сила у горбуна была необыкновенная — он жестоко мстил за любое оскорбление. И теперь для господ единственным развлечением было наблюдать, как уродливый карлик играючи кладет на лопатки рослых деревенских молодцев, бутузит их что есть мочи и топчет ногами со злой усмешкой, никогда не исчезающей с его лица. Он был грозой всей округи, но для своей госпожи — преданным слугой, готовым на все. Став правой рукой графини, исполнял самые жестокие ее приказания.