Уехав на уик-энд в Копенгаген на конференцию психоаналитиков, я в субботу ночью позвонил домой, но моя подружка не ответила. Когда я вернулся, она сказала, что еще субботним утром почувствовала недомогание, выключила телефон из розетки, а потом забыла включить: «Я вспомнила про телефон только в воскресенье». Спустя месяц мы расстались, и я съехал на другую квартиру. Взявшись распаковывать свои вещи и развешивать их в шкафу, я вдруг обнаружил среди них чужую мужскую рубашку. В ту ночь я не спал до утра, размышляя о том, как долго меня водили за нос.

Через несколько недель после нашего разговора о том, что коллеги Генри зовут его трахарем, Франческа услышала, как бибикнул ее сотовый, сообщая о пришедшей СМС. Она подняла его с кухонного стола и увидела три «смайла-поцелуя». Посылать ей с помощью СМС поцелуи, уж не говоря о трех сразу, было совсем не в характере Генри. И тут она сообразила, что это не ее телефон (телефоны у них с Генри были абсолютно одинаковые), а его. Кто же, спросила она мужа, посылает ему сообщениями поцелуи? Он ответил, что это либо ошибка, либо дурацкая шутка одного из сослуживцев, потому что номер, с которого пришла СМС, ему был незнаком.

– А вы посмотрели другие сообщения? Или журнал звонков? – спросил я Франческу.

– Нет, мне кажется, я сделала все, как вы хотели: то есть спросила его, что это означает, а он мне все объяснил, – сказала она. – Я думала, вы будете мною довольны.

У меня ёкнуло сердце. Становилось понятно, что Франческа чувствовала потребность рассказывать мне истории, наводящие на мысли о неверности мужа. Но стоило мне только попытаться заговорить о вероятности того, что у Генри какой-то роман на стороне, она внезапно переставала меня понимать. Никакого смысла во всем этом я найти не мог, но Франческе было настолько комфортно существовать в пространстве этого алогизма, что я пришел к выводу, что он имеет для нее некое глубинное значение… Но какое?

На протяжении нескольких месяцев мы с ней периодически возвращались к этой проблеме. Естественно, я рассматривал возможность, что моя чрезмерная идентификация с Франческой заставила меня неправильно интерпретировать ее ситуацию и перенести на ее семейную жизнь факт предательства своей женщины… Но и так все тоже не складывалось. Действия Генри вовсе не были плодом ее фантазий.

Может быть, Франческа пыталась избавиться от беспокойства, перекладывая его на меня? Или хотела заставить меня видеть в ней жертву, то есть стать в моих глазах этакой несчастной сироткой. Но зачем? Мы исследовали ее взаимоотношения с родителями, которые всегда были для меня своеобразной загадкой. Отношения были формальные и неблизкие. Ее отец, погруженный в дела своей маленькой багетной мастерской, работал с утра до вечера. Еще я заметил, что даже, несмотря на то, что жили они совсем рядом друг с другом, мать практически не навещала Франческу и почти не интересовалась своей внучкой Лотти.