— У меня тоже пятерка. — И она заулыбалась.

— Ну, раз мы первые сдали экзамен, то имеем полное право побродить по городу.

И мы с ней бродили целый день, по главному проспекту Ленина, затем в парк культуры и отдыха, где мы стреляли в тире из духовых винтовок, затем в забегаловке выпили по кофе с пирожком. А потом, уже ближе к вечеру мы сидели на тенистой аллее, вокруг не было ни души, и я ее поцеловал, Ира ответила на поцелуй с неожиданным желанием и в течение минут десяти мы с ней целовались не отрываясь друг от друга, а моя рука делала сложные поступательно сжимательные движения по ее большой груди. Наконец в дальнем конце аллеи раздались громкие голоса и мы оторвались от поцелуев и с улыбкой смотрели на опухшие губы друг друга. Когда мы вышли из парка, Ира сказала,

— Сережа если ты не торопишься, то мы можем по пути зайти к нам домой, у нас вкусный ленинградский торт, мы его еще не доели.

Когда мы подошли к Ириному дому, я внутренне присвистнул.

— Ого, куда я попал, да это же дом нашей партийной номенклатуры.

Мы поднялись на второй этаж, и вскоре после звонка нам открыла дверь моложавая женщина очень похожая на Иру. Она молча, с вопросом смотрела на свою дочь.

— Ой, мамочка, прости, что заставила ждать, представляешь, я сдала химию на пятерку, а Сережа такой молодец, он помог мне в ответе на один вопрос, и он тоже поступает на медфак. Мы погуляли по городу, и я пригласила его к нам по пути выпить чаю.

— Ну, что же молодой человек проходите.

Я впервые в жизни попал в квартиру партийного босса, кто это был, я еще не знал. Обстановка, конечно по сравнению с 2014 годом оставляла желать лучшего, но тем не менее пять комнат с высокими потолками и три телефона на столе, которые как потом я узнал для прямой связи с секретарем обкома партии, один для связи с редакцией газеты «Правда», и один общий телефон.

Пока в гостиной готовился мамой легкий перекус, Ира отвела меня к себе в комнатку, она была небольшая, на стене висел один из первых постеров Роллинг Стоунз, остальное место занимали диван, стол и полки с книжками. И, на этот диван я был немедленно повержен, когда я же попытался возразить, что так делать неудобно, мне было сказано, что ее родители очень воспитанные и без стука не войдут. А потом меня зацеловали, так, как во второй жизни никто еще не целовал. Но мне опытному человеку было видно, что целуется Ира просто потому, что знает, что это надо делать, не было в ее поцелуях ни огня, ни страсти. Но у меня уже бродили мысли, что может быть в дальнейшем я смогу пробудить в ней этот огонь и страсть. Наконец раздался крик ее мамы, что можно идти к столу и мы, приведя себя в божеский вид, вышли в гостиную. Во главе стола сидел уже, на мой взгляд, пожилой мужчина для семнадцатилетней дочери, ему было явно за пятьдесят.

На столе были фрукты, какое то легкое вино, большой торт, и много столовых приборов.

И началось, легкие прощупывающие вопросы мамы, прямые вопросы папы, но я увидел их явное облегчение на лице, когда сообщил, что мой отец подполковник Советской Армии и коммунист с 1942 года, а мама парторг городской больницы, и мне захотелось рассмеяться. А Ирина мама с гордостью смотрела на папу, как будто говорила: видишь, как я дочь воспитала, всякую шваль с улицы не приведет.