– Применю заклинание компактности Минимус мизерум. Помнишь, мы у Сарданапала на практикуме протаскивали караван верблюдов через игольное ушко? – спросил Тузиков.

Гуня передернулся:

– Ты что, перегрелся? Уменьшать осетров до размеров кильки – это все равно что из ведра пива сделать наперсток. За такие дела знаешь что бывает в приличном обществе?

Тузиков вздохнул и оттянул от шеи галстук. Он не знал, но догадался.

– Тогда не буду есть всю неделю, чтобы посильнее проголодаться! – предположил он.

– Тоже не выход. Желудок ссохнется и отвыкнет нормально работать. В гостях ты съешь самое большее полмиски салата, и кишки завяжутся у тебя морским узлом, – заметил Гломов.

– А как же тогда?

Гуня авторитетно поднял палец:

– Здесь главное: тренировка… В понедельник ешь хорошо и много. Во вторник еще лучше и еще больше. В среду ешь совсем замечательно. Так, чтобы за ушами трещало. И так наращиваешь темпы до четверга. В пятницу ешь уже обычно. В субботу – половину обычного. С вечера легко ужинаешь, яблочко там, груша… А в воскресенье не ешь уже ничего, только сырую луковицу и пару куриных яиц – не больше, чтобы желудок луковицей не сжечь. А потом к обеду идешь в гости, и ножки стола начинают дрожать от ужаса, потому что видят: пришел настоящий мастер. Ну что, веник, понял?

– Я не веник, но понял! – с обидой отвечал Кузя.

– Глом, ты где? – донесся издалека капризный голос Склеповой.

– Я здесь, моя пампушечка! – воодушевился Гломов и, забыв о Тузикове, точно ледокол, стал пробиваться сквозь толпу. Трижды Таня слышала громкий вопль: это Гуня нечаянно наступал кому-нибудь на ногу.

Толпа заволновалась, расступаясь. Таню подхватило образовавшимся водоворотом, куда-то понесло, и она увидела Ваньку с Ягуном. Наконец-то!

– Вот ты мне скажи, Валялкин, только без дураков: что лучше? Известные слова неизвестного автора? Неизвестные слова известного автора? Или неизвестные слова неизвестного автора? – разглагольствовал Ягун.

Он был в серебристом, с темной искрой пиджаке и светлых брюках. Рубашка белела как снежная вершина. Даже уши и те пунцовели не так вызывающе, подчиняясь общей гармонии.

– Ягун! Я тебя не узнаю! Ты похож на солидного человека, – сказала Таня.

– Угум. Мне сегодня весь вечер это говорят. Проблема в том, что я не имею ни малейшего желания им становиться. Для меня личина серьезного человека – маскировочный халат для вынужденного общения с идиотами. Идиоты – они любят, чтобы все было важно, чин чином. Костюмчик, ботиночки с блеском, надутые щеки, отстраненный взгляд в потолок, – отозвался Ягун.

Ванька молчал. Пока Ягун говорил, он все смотрел на Таню. Той казалось, что он вбирает ее в свою память. Оттискивает ее в зрачках, словно во влажной глине. Это было странное, очень странное ощущение. Оно тревожило ее, хотя бы потому, что Таня не понимала: нравится она Ваньке в новом облике или нет.

– Ну как тебе? – спросила она как будто вскользь, но на самом деле чудовищно напрягаясь.

– Платье тебе очень идет. Я даже не… Но я привык к тебе в джинсах. Теперь мне кажется, что это не ты, – сказал Ванька задумчиво.