– Терпимо… Даже можно сказать: ничего, – уронила Пипа.

Учитывая, что обычно Пипенция отзывалась о Таниной одежде как о перекроенных вариациях лошадиных попон, это была максимальная похвала, которую вообще можно было заслужить.

Гробыня пока молчала, с непроницаемым лицом разглядывая Таню со всех сторон.

– Ну и как тебе? – не выдержала наконец Таня.

– А тебе как? – отозвалась Гробыня.

– Вроде ничего. Но оно какое-то… ну слишком открытое… – осторожно сказала Таня.

Склепова рассмеялась:

– На ладонь выше колена и с небольшим вырезом на спине – это теперь называется слишком открытое? Тогда большинство моих шмоток просто вещи-невидимки!.. Класс, Гроттерша, просто класс! Ты рождена для этого платья, а оно для тебя. Ты и эта тряпка нашли друг друга!

– Ты правда так думаешь? – спросила Таня, с сомнением разглядывая себя в зеркале.

Ей чудилось, что из зеркала на нее смотрит уверенная в себе, довольно красивая, но совершенно незнакомая ей особа. Нет, это была не она, Таня Гроттер, а кто-то другой, возможно, отдаленно на нее похожий.

– У кого-то есть вкус. Теперь бы только

понять, у кого! Пуппер? Что-то не верится. Будь это платье от Гурика, мы нашли бы приколотую к подкладке визитную карточку со скромненькими буковками «Гу-Пу». И сто вагонов роз. Причем на каждом вагоне было бы написано: «Это последний букет тебе, Tanja!» За последним шел бы самый последний, самый-самый последний, последний в третьей степени и так далее до бесконечности. А в конце цветочного состава ехала бы цистерна с кислотными слезами тети Настурции.

Таня невольно улыбнулась, оценив, как верно подметила Гробыня. Да, Гурик это Гурик, вечно в своем репертуаре. Каждая разлука у него была окончательной и каждая заканчивалась трагической сценой, даже если он просто уходил в драконбольную раздевалку. Когда ко всему подходишь с тяжеловесной серьезностью, через очень короткое время люди вообще перестают воспринимать тебя всерьез.

– Нет, платье прислал не Гурик. Тот, кто это сделал, очень хорошо тебя чувствует… Внутренне чувствует, в мельчайших нюансах. Любит тебя не только за достоинства, но и за недостатки. В общем, Пуппер тут отдыхает. Но тогда кто? Кто? – никак не могла успокоиться Гробыня.

Таня в свою очередь тоже недоумевала. У нее мелькнула одна мысль, но она поспешно ее отогнала. Так невесть до чего можно додуматься. Если это действительно сделал тот, о ком она подумала, то платье лучше вернуть. С другой стороны, сделать это не поздно и после выпускного. Так или не так? К тому же теперь, показавшись Гробыне и Пипе, нелепо было бы притаскиваться на выпускной вечер в свитере и джинсах.

– Malum consilium est, quod mutari non potest! [4] – недовольно сказал перстень Феофила Гроттера.

Вскоре Пипа и Гробыня отправились к Дусе Пупсиковой, пригласившей всех девчонок курса на маленький междусобойчик перед выпускным, до которого оставалось еще часа два. Таня немного задержалась. Ей надо было еще кое-что сделать.

Задвигая футляр с контрабасом под кровать, она заметила, что в щель футляра пробивается свет. Таня открыла его и увидела, что локон Афродиты сияет так, словно отлит из чистого золота.