– Нет.

Академик с облегчением вздохнул:

– Так я и думал. Орлы не селятся в чужих гнездах – они строят свои. Но, видимо, ты хотела поговорить со мной не о магспирантуре, не так ли?

– Да… Об одном человеке, – сказала Таня, сжимая в кармане золотой локон. Жар – на этот раз мягкий, не такой, как на поле, – побежал по пальцам к плечу.

Сарданапал опустился в кресло, в котором, видимо, сидел до прихода Тани. Рядом с креслом на стуле истекала воском длинная свеча. Тут же лежала толстая книга в кожаном переплете с медными застежками. Сама не зная зачем, Таня задержала на ней взгляд.

– Возьми ее. Открой первую страницу… Теперь читай там, где имя автора! – велел Сарданапал.

– Лео… Леопольд Гроттер, – дрогнувшим голосом прочитала Таня.

Академик грустно кивнул.

– Именно. «Книга снов, которые не стали явью». Занятная книга, которая день ото дня становится все толще. Но бывают дни, когда она становится тоньше – и это хорошие дни. Твой отец подарил ее мне в день, когда закончил магспирантуру. Это его магсертация.

Таня погладила книгу по переплету, торопливо пролистала. Книга была рукописной. Почерк не имел ничего общего с каллиграфией – стремительный, быстрый, в конце строк часто обрывающийся вдохновенным водопадом букв. Таня узнавала руку отца. Случайно открыв книгу на одной из последних страниц, она с удивлением обнаружила, что чернила свежие, невыцветшие, а дата совсем недавняя. Всего год назад. Но как же ее отец мог писать это, когда его давно нет?

– Магия книги запомнила его руку, которой были заполнены первые страницы. Ничего удивительного. Три десятка лет – не тот срок, когда волшебство теряет силу, – вполголоса пояснил Сарданапал. – Меня поразило другое. Та запись, которая появилась три дня назад… Разумеется, все можно списать на собственную магию книги и не придавать этому значения, но стиль уж больно не похож на обычный язык книги. Среди обычных магических формул, просчета вероятностей грез и уравнений темпорального чародейства – нечто иное.

– Вы думаете, это мог написать мой отец?

Академик таинственно улыбнулся.

– Твой отец в Потустороннем Мире, связь с которым во все времена оставляла желать лучшего. Все выводы здесь относительны. Просто прочитай и думай сама, – сказал он уклончиво.

Таня нерешительно открыла последнюю из заполненных страниц книги. На границе белой бумажной пустыни, которая не заполнилась еще событиями и мыслями, темнела короткая запись.

«Окупается только верность. Пурга иллюзий заметает путь», – прочитала Таня.

– И это все? – спросила она.

– Все. Думаю, именно в этом ты должна искать ответ на вопрос, который собираешься задать мне.

Таня молчала, вглядываясь в буквы. Ей чудилось, что они способны сказать нечто большее.

«Окупается только верность – это о Ваньке. А иллюзии – это Глеб. Но почему именно так?» – подумала она с легкой обидой. И опять сомнения закружили ее.

– Сложнее всего – ежедневное достоинство, – уверенно произнес Сарданапал. – День за днем, час за часом, особенно в часы, когда вокруг все темно и безрадостно. Для этого нужно больше всего сил и мужества. Быть хорошим и ослепительным по выходным и вечерам пятниц не так уж и сложно. Поддерживать ровный спокойный свет каждый день в сотни раз сложней. Можно с воплем броситься под танк и взорвать его, и это будет красивый поступок, но это не означает еще, что у того, кто сделал это, хватило бы сил на ровное повседневное мужество. Спокойное горение, способность к самопожертвованию намного предпочтительнее истерической доблести.