Вот программист, сразу в лоб спрашивает.
– Мы и не женились. Хотя Миньку он любит, ты не думай.
– Я и не думаю. Думаю только, что Бенджамин – это Вениамин по-русски.
– Ой. Точно… Я об этом вообще не думала. Честно не думала, Тим! Это его отец имя придумал, а мне понравилось. Веришь, нет? Да никогда мне не нравился Гордей, что ты выдумал!
Девочка с Минькой прибежали к ним радостные:
– Мы его похоронили! Похоронили!
– Кого?!
– Жука!
«Закопали, значит, такого красивого», – пожалела вдруг Оля. И только сейчас догадалась спросить:
– А твою дочку как зовут?
– Оля тоже, – улыбнулся Тимка, а потом вдруг добавил: – Только она не дочка. Племянница. Ты не видишь, что ли?
И только тут Оля увидела, что он шевелит пальцами изо всех сил, довольно отчётливо.
– Играешь, нет? Или разучилась?
– Тима, – сказала Оля. – Я играю, не разучилась. Только сначала у меня к тебе серьёзный вопрос.
– Какой?
– Полезешь со мной на крышу? Вечером?
Кнехт
«Уеду, – думал Кнехт. – Невозможно здесь, задыхаюсь. Полжизни прошло, и ведь дальше будет то же самое. Надо ехать».
Он так думал каждый год и никак не мог решиться. Так вышло, что Кнехт остался тут совершенно один: кто-то из старых друзей умер, остальные уехали. Люди не держали его, но город не отпускал. Хотя что это – город? Просто дома, улицы. Ну, красивые; мало ли красивых. К тому же Старый город давно разменял свою красоту на туристические открытки. Город для туристов: не хотите ли сувениров? Фотографируйте меня, фотографируйте!
Кнехт знал свой город наизусть. Когда-то он хотел стать художником, пытался рисовать, но его картины не продавались. Торговцы с удовольствием брали одно и то же: стандартные виды, будто ксерокс один с другого. И туристы тоже старались купить самое известное. Зачем? Зачем им опять тот же вид, который они видели в интернете?..
«Прекрасно, Кнехт, совсем другое дело. „Ратушная площадь на рассвете“, или „Главная башня“, или „Закатный вид с моста“. То, что нужно! А вот эта ваша „Монетка на брусчатке“ никому не нужна, забирайте. Если месяц картина не продаётся – мы снимаем её с продажи. Принесите в следующий раз „Ратушную площадь“! И лучше, если она будет на тарелке. Или на кружке. Или на майке. Вы умеете рисовать на майках, Кнехт?..»
Поначалу Кнехт сопротивлялся. Ему казалось, у него талант видеть вещи, он чувствует свой город иначе, тоньше, чем другие. Но долги росли, а работать в супермаркете Кнехт не сумел – слишком рассеян. Браться за более ответственную работу нечего было и думать. И тогда он решил: будет вам «Ратушная площадь» на тарелке, на кружке, хоть на зубной щётке! А потом я буду рисовать для себя. Потом, потом. В свободное время.
Но свободное время почему-то никак не наступало.
И в один прекрасный день (он и правда был прекрасный, к тому же у Кнехта был день рожденья) он решил: «Сегодня! Сегодня я рисую для себя!»
…Он постоял у пустого холста, потом побродил по городу с альбомом для набросков, так и не раскрыв его. Потом посидел с блокнотом дома у окна, отложил незатупленный карандаш и лёг спать.
Проснулся он с простой и ясной мыслью: «Если бы мои картины были кому-то нужны, покупатель нашёлся бы. Обязательно. Значит, у меня просто нет никакого таланта. Я всё выдумал; пора взрослеть. Я неплохой ремесленник, буду расписывать кружки. Это меня всегда прокормит».