При виде крайнего возбуждения Норны Мордонту невольно пришла на ум мысль, широко распространенная и общепринятая в Шетлендии в те суеверные времена.

— Несчастная! — воскликнул он. — Если ты и вправду заключила союз со злыми силами, почему же ты не хочешь покаяться? Но поступай как знаешь, а я не могу, не смею, как христианин, оставаться долее в твоем присутствии. И возьми обратно свой дар, — прибавил он, протягивая Норне цепь, — он никогда не принесет мне добра, и боюсь, что уже принес мне зло.

— Остановись и выслушай меня до конца, безрассудный ребенок, — сказала Норна спокойным тоном, словно смятение и ужас, отразившиеся на лице Мордонта, привели ее в себя. — Выслушай меня: я не из тех, кто предался врагу рода человеческого, и не от него обрела я свое искусство и могущество. Да, я умилостивила неземные силы жертвой, назвать которую не осмелится язык смертных, но, видит Бог, вина моя в этом не более вины слепца, упавшего в пропасть, которой он не мог ни видеть, ни избежать. О, не покидай меня, не беги от меня в минуту моей слабости, побудь со мной, пока не пройдет искушение, или я брошусь в это озеро и избавлюсь одновременно и от своего могущества, и от своего несчастья!

Мордонт всегда испытывал к этой удивительной женщине добрые чувства, вызванные, очевидно, той теплотой и вниманием, с какими она отнеслась к нему с первых же дней его появления на острове, и теперь опять покорно опустился на камень, готовый слушать дальше. Он надеялся, что мало-помалу ей удастся побороть свое страшное возбуждение, и действительно, не много потребовалось времени для того, чтобы она, как и ожидал Мордонт, вновь, овладела собой и продолжала своим обычным, твердым и повелительным тоном:

— Не о себе собиралась я держать речь, Мордонт, когда увидела тебя с вершины вон того серого утеса и спустилась, чтобы встретиться с тобой. Моя участь решена безвозвратно, и никакие перемены, будь то к добру или к злу, для меня невозможны. О себе я давно уже не тревожусь. Но к тем, кого она любит, Норна из Фитфул-Хэда сохранила чувства, которые еще связуют ее с человеческим родом. Слушай же: в гнездо орла, благороднейшего из всех, обитающих на этих высоких утесах, заползла гадюка. Протянешь ли ты руку помощи, чтобы раздавить ее и спасти благородное потомство могучего северного владыки?

— Говорите яснее, матушка, если хотите, чтобы я вас понял, — сказал Мордонт, — я не мастер разгадывать загадки.

— Хорошо, я буду говорить яснее. Ты ведь знаешь обитателей Боро-Уестры, прелестных дочерей доброго старого юдаллера Магнуса Тройла, Минну и Бренду? Ты ведь знаешь и любишь их?

— Я знал их, матушка, — ответил Мордонт, — и любил их, вам это известно лучше, чем кому бы то ни было.

— Узнать их однажды, — произнесла с особым чувством Норна, — значит узнать их на всю жизнь. Полюбить их однажды — значит полюбить их навеки.

— Полюбить их однажды — значит всегда желать им добра, — поправил ее юноша, — только и всего. Я скажу вам, Норна, всю правду: друзья мои из Боро-Уестры в последнее время совсем забыли меня. Но откройте мне, каким способом могу я быть им полезным, и я докажу, как хорошо помню прежнюю доброту и как мало обижен на теперешнюю холодность.