— Не знаю, — сказал Белый. — Знаю только, что сейчас должна измениться моя судьба. Или ваша. И будет всё по-другому. Не лучше, не хуже — иначе.

Он подошёл к спящему Паше и положил свою ладонь ему на грудь.

Спящий встал, не размыкая глаз. Теперь это снова был двойник Белого.

— Иннокентий, — сказал Белый Сталкер, не оборачиваясь, — прошу вас на этот раз не вмешиваться. Вы остаётесь за меня…

— Сердце не радеет, — сказал Топтыгин. — Но покорюсь. Прощай, дорога душа. Храни тебя Господь.

— Надо разойтись, — сказал Печкин и жестом показал, что надо убрать мебель. В полном молчании растащили столы и стулья, освобождая место для того, что должно было произойти.

Может быть, сейчас и я что-нибудь узнаю, думал журналист. Вот начнётся эта круговерть… Что-то же я видел, что-то мне приоткрывалось…

Повторился давешний безумный танец, только темп его резко ускорился, мерцающий цилиндр возник посередине бара, и по нему снова пробегали тени и знаки, и музыка зазвенела, и кровь прихлынула к лицу, и жарко, до невозможности жарко сделалось…

— Жарко-то как, — сказал кто-то над ухом. — Не надо спать, потом голова будет болеть…

…Дэн Майский открыл глаза.

— А-а, Витя, — сказал он. — Ну как, починили автобус?

— Нет, — сказал невысокий парень в олимпийке. — Накрылся наш ужин в столовой. Но! Марк Давидович предлагает устроить пикник прямо здесь…

— Знаю, как они вторую машину найдут, — сказал высокий седой мужчина в старомодном берете. — До вечера прокукуем. И зачем я только с этой экскурсией связался? Думал — раз уж занесло в Киев, так посмотрю, чего тут мои коллеги наколбасили… Хорошо молодёжи — они пивом затарились…

— А гид наш сбежал, убоявшись ответственности? — сказал журналист.

— Он улетел, но обещал вернуться, — сказал седой. — А шофёр и не обещал: остановил грузовик и умчался. И поп словил попутку, и девчонки… Одни мы, горемычные… Ну что, народ? Не сядем же мы с юностью весёлой под гитару петь? Пошли наружу, устроимся… Да вон! Катушка от кабеля! Лучше не придумаешь!

Автобус был высокий — «мерседес», и даже непонятно было, что в нём могло сломаться столь основательно. Вплоть до кондиционера. Нет, прочь, прочь отсюда…

— А тут не опасно, Марк Давидович? — спросил маленький Витя, когда все экскурсанты постарше расположились вокруг импровизированной столешницы. — В смысле — радиация, нуклиды…

— Так мы их тут же вымоем, — пообещал седой. — У кого что есть?

— Я всегда с собой имею, — сказал Дэн Майский. — Только насчёт закуси — извините. Шоколад «Гвардейский».

— А я привык варёными яйцами закусывать, — сказал Марк Давидович. — Вот дед у нас, возможно, более запасливый…

— 3 мэнэ такий же дид, як с тэбэ, — сказал сухонький мужичок и захихикал. — Не дид, а Степан Олексович…

— Так ты здешний, — сказал седой. — Зачем тебе эта экскурсия?

— Та уси болбочуть — Чорнобыль, Чорнобыль, а я так нэ бачив…

С этими словами Степан Олексович стал доставать из сумки шмат сала, явно домашний хлеб, головки лука, огурцы в полиэтиленовом пакете, и ещё что-то там булькало…

— А ты, сибирака, чому до хлопцев нэ пийшов? С дидамы цыкавее?