Лейтенант был очень удивлен тем, что прокурору известны такие подробности про Рязанцева, но не подал вида. Спорить с Тихоновым он тоже не стал, потому что по его тону понял, что это абсолютно бесполезно. По-военному отдав честь, лейтенант повернулся и ушел, не очень вежливо хлопнув массивной дверью прокурорского кабинета…

В трамвае меня зажали так плотно, что я уже начал бояться, как бы мне не проехать свою остановку. Дорога была длинная, и у меня было более чем достаточно времени ругать на чем свет стоит Кунгурцева, не давшего мне машину.

В больнице имени Пирогова произошла какая-то большая неприятность, как заявила только что по телефону, задыхаясь от волнения, главный врач больницы Нина Ивановна Семунина, давняя приятельница Кунгурцева. Именно этим последним обстоятельством, а вовсе не чрезвычайностью происшествия, объяснялся, как мне казалось, мой срочный выезд на место происшествия.

Старинное, в классическом стиле, с колоннами и лепными украшениями на карнизе, здание больницы имени Пирогова я нашел не без труда. В проходной мне уже был выписан пропуск и ждала провожатая, без помощи которой я не скоро добрался бы через бесконечные, все время пересекающиеся коридоры до кабинета главного врача. Им оказалась очень симпатичная, сравнительно еще молодая женщина. Увидев меня, она не смогла сдержать слез, и моя злость на нее, а заодно и на моего начальника Кунгурцева сразу же улетучилась.

— Пойдемте со мной, — сказала мне Нина Ивановна, ничего не объясняя. — У нас произошло ужасное несчастье. Какой позор, какой стыд!

Мы шли по длинным коридорам больницы, и встречавшиеся нам по дороге сестры, санитарки и врачи, очевидно уже прослышавшие о моем приезде, останавливались и смотрели нам вслед. Трижды завернув вправо и поднявшись на два марша по лестнице, мы вошли в небольшую палату на две койки.

— Для послеоперационных, — шепнула мне Нина Ивановна, — оба безнадежны. Им сделали операции, но, к несчастью, спасти их уже невозможно: они обратились к нам слишком поздно. Сами понимаете, сильнейший метастаз.

Я подавленно молчал. Раковые больные всегда вызывали во мне ужас. Но я никак не мог понять, какое все это может иметь отношение к милиции.

Главный врач заметила мое недоумение.

— Вот здесь-то все и произошло, — сокрушенно сказала она. — Я привела вас сюда, чтобы познакомить вон с той женщиной, сидящей у окна.

По ее знаку от кровати неподвижно лежащего больного отделилась маленькая сгорбленная старушка. От бессонных ночей и непрерывных слез она выглядела ненамного лучше своего умирающего мужа.

— Это товарищ из милиции, — представила меня старушке Нина Ивановна.

Мы втроем вышли в коридор, и только здесь я узнал наконец, что же все-таки произошло в больнице.

…Вчера утром Нину Ивановну вызвали на совещание в Горздравотдел. Не прошло и получаса после ее отъезда, как старшей сестре, обычно заменявшей главного врача по административным вопросам, позвонили из бюро пропусков.

— Вы вызывали на сегодня консультанта? — спросила ее дежурная по бюро.

Старшая сестра поспешила в проходную. Навстречу ей поднялся, опираясь на палку, высокий, широкоплечий мужчина.