– Вы живете роскошно, как я погляжу. А я вот натерпелся на вашем посту… одни дрова тут чего стоят!
Рейсс, умный человек, вдруг сглупил.
– Дрова? – удивился он (тоже громогласно). – Но ведь все посольства получают их от русской казны бесплатно.
Бисмарк покраснел, как вареный рак.
– Ну да! – заворчал он. – Получают даром только те, кто умеет устроиться. А я платил из своего кармана…
Пьяноватый царь увлек Горчакова в сторону:
– Как вы отнесетесь к заключению новой конвенции?
– С превеликим отвращением, государь.
– Даже с отвращением это надо сделать.
– В каком плане вы конвенцию мыслите?
– Как тайную и оборонительную. Двести тысяч штыков. Мы – им, они – нам… Не пойму, князь, что тут плохого?
– Это развитие Альвенслебенской конвенции?
– Да о ней все забыли, – ответил царь…
На следующий день пошли переговоры с перебранкой. Бисмарк тоже восстал против конвенции, и царю с кайзером не удалось переломить его упрямство. Мольтке залучил Бисмарка в отдельную комнату, где они закрылись, и там уже не Бисмарк мылил шею Мольтке, а начальник генштаба ломал хребет железного канцлера. Бисмарк сдался на составление конвенции, предупредив:
– Но без участия Австрии она – ничто!
Горчаков подписывать конвенцию отказался. Бисмарк – тоже. Военный сговор скрепили начальники генеральных штабов. Вильгельм I все же протянул перо Бисмарку:
– Хотя бы контрассигнуйте подпись Мольтке.
– Не стану, – огрызнулся Бисмарк.
Царь выразительно глянул на своего канцлера.
Забастовка канцлеров таила в себе признаки вражды. Но, умея скрывать свои чувства, они оставались взаимно вежливы. Празднества продолжались. Во время объезда столицы кайзер задержался возле манежа и снял каску.
– Вот на этом месте, – провозгласил он, – в восемьсот семнадцатом году меня, еще молодого принца, искусала злая русская собака.
Все невольно огляделись, словно удивляясь – почему на этом месте нет памятного обелиска? Манежная площадь была абсолютно пустынна. Лишь где-то вдалеке пробегала одинокая собака.
– Это не она ли? – серьезно спросил Горчаков.
– А похожа… – присмотрелся кайзер.
Кавалькада карет и всадников тронулась дальше – на Литейный, где гостям обещали поджечь старый дом, чтобы продемонстрировать умение быстро тушить пожары. После отъезда немцев, в день 1 мая, над Петербургом был совершен полет воздушного шара; в небеса взвились смельчаки – лейтенант флота Рыкачев и сербский офицер Милош. Горчаков из окна министерства видел, как шар потащило ветром над крышами куда-то к черту на кулички, и канцлер сказал с консервативной ясностью:
– От хорошей жизни не полетишь…
Герои спустились возле станции Левашево, вернулись дачным поездом, а на вокзале их встретила ликующая толпа.
– Я этого удовольствия не понимаю, – признался Горчаков. – Для меня сейчас важнее спуск первого корабля на Черном море… Жомини, запросите посла в Париже по телеграфу: что там слышно о контрибуциях? Немцы рвут бедняжку Францию так, что мясо летит кусками, а Блейхредеру помогает сам Ротшильд… Обычная история: где деньги, там и шейлоки!
Вскоре царь велел ему собираться в Вену.