Мы и прежде бывали на чердаке.

И все же — мы никогда прежде не бывали на чердаке.

Книги были папиной отдушиной. Спортивные мемуары, захватывающие детективы и рассказы рок-звезд — все написаны стариками, о которых я никогда не слышала. Гат не особо вчитывался в названия. Он сортировал книги по цвету. Красная стопка, синяя, коричневая, белая, желтая.

— Ты разве ничего не хочешь почитать? — спросила я.

— Возможно.

— Как насчет «Первая база. Покинуть пределы»?

Парень рассмеялся. Покачал головой. Выровнял свою синюю стопку.

— «Зажигай с моей темной стороной»? «Герой танцпола»?

Он снова смеялся. Затем стал серьезным.

— Каденс?

— Что?

— Заткнись.

Я позволила себе засмотреться на него. Каждая его черточка была мне знакома, но при этом я словно никогда не видела его раньше.

Гат улыбнулся. Сияя. Застенчиво. Он стал на колени, цветные книжные стопки разъехались в стороны, он протянул руки и погладил меня по волосам.

— Я люблю тебя, Кади. Серьезно.

Я наклонилась и поцеловала его.

Он коснулся моего лица. Пробежался рукой по шее и ключице. На нас лился свет из чердачного окна. Наш поцелуй был нежным и электрическим, хрупким и уверенным, пугающим и единственно верным.

Я почувствовала, как любовь потоком течет от меня к Гату и от него ко мне.

Мы были теплыми, но дрожали, мы были юными, но древними, и живыми.

Я думала, это правда. Мы уже любим друг друга.

Уже любим.

Нас застукал дедушка. Гат вскочил на ноги. Неловко ступил на рассортированные по цвету книги, разбросанные по полу.

— Я помешал, — сказал дедуля.

— Нет, сэр.

— Конечно, помешал.

— Извини, тут такая пыль, — смущенно вставила я.

— Пенни говорит, тут может найтись что-то интересное из чтива. — Дедушка поставил старый плетеный стул в центре комнаты и сел, склонившись над книгой.

Гат продолжал стоять. Ему приходилось нагибать голову под косой крышей чердака.

— Будьте осторожны, молодой человек, — внезапно и резко сказал дед.

— Простите?

— Берегите голову. Вы можете удариться.

— Вы правы, — сказал Гат. — Я могу удариться.

— Так будьте осторожны, — повторил дед.

Гат повернулся и молча спустился по лестнице.

Мы с дедулей с мгновение сидели в тишине.

— Он любит читать, — сказала я в конце концов. — Я подумала, может, он захочет взять какие-то из папиных книг.

— Ты очень дорога мне, Кади, — сказал дедушка, похлопывая меня по плечу. — Моя первая внучка.

— Я тоже люблю тебя, дедуля.

— Помнишь, как я взял тебя на бейсбольный матч? Тебе было всего четыре года!

— Конечно.

— Ты до этого еще не пробовала «Крекер Джек».

— Знаю. Ты купил две упаковки.

— Мне пришлось посадить тебя на колени, чтобы ты видела поле. Ты помнишь, Кади?

Я помнила.

— Ну-ка, расскажи.

Я знала, какого ответа ждал от меня дед. Это вошло у него в привычку. Ему и самому нравилось пересказывать ключевые моменты семейной истории Синклеров, возвеличивая их значение. Он спрашивал, что значит для тебя такое-то событие, и всегда нужно было дать детальный ответ. Точное воспоминание. Как вызубренный урок.

Вообще-то я обожала рассказывать эти маленькие истории, как и слушать их. Овеянные легендами Синклеры, как мы веселились, как мы были прекрасны. Но в тот день мне не хотелось.