— Вовсе нет.

— Тебе не нравится дизайн, — настаивал дедуля.

— Это правда, — критично подметила мама.

— Мне кажется, это обсуждение немного неуместно, — сказала Кэрри.

— Я мог бы воспользоваться твоим советом, знаешь ли, — сказал дедушка Бесс. — Можешь приехать и прикинуть, что там поменять? Сказать, что думаешь?

— Я…

Он наклонился:

— Я ведь его и продать могу.

Все мы знали, что тетя Бесс хочет получить бостонский дом. Все тетушки его хотели. Он стоил четыре миллиона долларов, да и выросли они там. Но Бесс была единственной, кто жил рядом, и только у нее было достаточно детей, чтобы заполнить все спальни.

— Папа, — резким голосом произнесла Кэрри. — Ты не можешь его продать.

— Я могу делать все, что захочу, — ответил он, накалывая последний помидор в своей тарелки и закидывая его себе в рот. — Значит, Бесс, дом тебе нравится таким, какой он есть? Или ты хочешь его отремонтировать? Ну же, никому не нравятся мямли.

— Я с радостью помогу со всем, что ты захочешь поменять, папа.

— Ой, я вас умоляю, — резко сказала мама. — Только вчера ты рассказывала, как ты занята, а теперь помогаешь ремонтировать бостонский дом?

— Папа попросил нас о помощи, — ответила тетя.

— Он попросил твоей помощи. Мы тебе уже не нужны, папочка? — Мама была пьяна.

Дедушка рассмеялся:

— Пенни, расслабься.

— Я расслаблюсь, когда мы разберемся, кому достанется дом.

— Ты сводишь нас с ума, — буркнула Кэрри.

— Что такое? Не бормочи под нос.

— Мы все любим тебя, пап, — громко сказала Кэрри. — Я понимаю, год выдался тяжелым.

— Если вы сходите с ума, это ваша вина, — сказал дедушка. — Возьмите себя в руки. Я не могу оставить дом на безумцев.

Посмотрите на тетушек сейчас, летом-номер-семнадцать. Здесь, в японском саду Нового Клермонта, мама обнимает тетю Бесс, которая тянется, чтобы отрезать Кэрри кусочек малинового пирога.

Ночь прекрасна, и, действительно, мы — прекрасная семья.

Я не знаю, что изменилось.

— У Тафта тоже появился девиз, — говорю я Миррен. На улице полночь. Мы, Лжецы, играем в «Эрудита» в гостиной Каддлдауна.

Мое колено касается бедра Гата, но я не уверена, что он замечает. Доска почти заполнена. Мой разум устал. У меня дурацкие буквы.

Миррен рассеянно перестраивает свои фишки.

— Что-что у Тафта?

— Девиз. Ну, знаешь, как у дедушки. «Никому не нравятся мямли»?

— «Никогда не занимайте места в заднем ряду», — кривляется она.

— «Никогда не жалуйся. Никогда не оправдывайся», — говорит Гат. — По-моему, это фраза Дизраэли.

— Ой, он ее обожает, — кивает Миррен.

— А еще: «Нет — неприемлемый ответ», — добавляю я.

— Господи, Кади! — кричит Джонни. — Ты можешь просто сложить слово и позволить нам продолжить игру?

— Не кричи на нее, — говорит Миррен.

— Прости, — извиняется Джонни. — Не соизволишь ли ты проявить милосердие и сложить это гребаное слово?

Мое колено касается бедра Гата. Мне вправду тяжело соображать. Я складываю короткое, жалкое слово.

Джонни продолжает игру.

— «Наркотики нам не друзья», — провозглашаю я. — Вот девиз Тафта.

— Да ладно! — смеется Миррен. — И как ему пришло такое в голову?

— Может, им в школе читали лекцию на тему наркотиков. К тому же близняшки прокрались ко мне в комнату и рассказали ему, что у меня в комоде полно таблеток, и он хотел убедиться, что у меня нет зависимости.