Егор, сидевший до этих слов опустив голову, вдруг поднял на Зою горячие, влажно блестевшие глаза. Он ничего не сказал, но помощник прокурора словно споткнулась об этот взгляд. Она занервничала, достала сигарету, уронила ее, долго чиркала зажигалкой, пытаясь прикурить и пряча почему-то глаза. А потом, когда все-таки прикурила, сказала тихо, глядя в сторону:

– Я иногда тебя боюсь… Иногда мне кажется, что это ты от меня беременный, и, если я не приду к роддому… ты тоже можешь задушить…

Повисла долгая пауза. А потом Якушев встал и, по-прежнему не говоря ни слова, вышел из ее кабинета.

Это была их первая размолвка. Но с нее все пошло наперекосяк. Зоя становилась все более и более занятой, а их встречи делались все короче и короче. И даже в постели что-то изменилось, исчезло эмоциональное погружение друг в друга, дававшее раньше эффект резонанса сексуальным ощущениям…

Однажды, это было уже в самом конце августа, Николенко достаточно нервно отказалась от свидания на основании того, что у ее мужа, дескать, день рождения:

– Мне хотя бы в день рождения мужа можно дома побыть или ты опять прав, а я не права?!

И она бросила трубку.

Опер некоторое время молча сидел за своим рабочим столом, тупо глядя на телефон, а потом снова стал накручивать диск на старом аппарате. Времени, чтобы установить полные данные мужа Зои Николаевны, ему потребовалось немного. Господин Николенко родился 23 февраля 1955 года. Егор еще раз все тщательно перепроверил и, уличив, таким образом, Зою во вранье, снова перезвонил ей и тусклым голосом зачел все установочные данные на супруга.

Николенко, естественно, взорвалась – и это, конечно, была нормальная человеческая реакция. Она-то обманывала Якушева, чтобы не делать ему больно, а он, получается, ее же добротой стал ее же в нос тыкать – такая, видимо, логика преобладала в эмоциях Зои Николаевны:

– Я не девочка тебе, чтобы ты меня ловил на вранье! Давай прямо сейчас встретимся и поговорим – раз и навсегда!

– Давай…

– Выходи в сад Академии художеств!

Садик располагался в нескольких минутах ходьбы от 16-го отдела. Когда Егор прибежал туда, Николенко уже сидела на скамейке и нервно курила, глубоко затягиваясь.

Сначала их разговор был очень нервным и эмоциональным, но постепенно Зое удалось сделать его размеренным и взрослым:

– Егор, ты пойми, получается, что до встречи с тобой у меня не было проблемы, но было скучно. А теперь мне не скучно, но тревожно. То есть – исчезла комфортность, к которой я привыкла, и появилась проблема. Это не значит, что ты мне не нравишься. Но проблема мне мешает. Я стала озираться на собственную тень, стала раздражительной и так далее. Что такое это «и так далее», я не хочу никому объяснять… Или я что-то должна?

Егор, сидевший на лавочке рядом с Зоей Николаевной, часто дышал, как после быстрой ходьбы. Он все время тер лоб пальцами, отчего на коже оставались красные пятна.

– Значит, я был для тебя только средством от скуки?!

Николенко раздраженно затоптала свой окурок туфелькой:

– Если это все, что ты понял из моих слов – мне жаль. Жаль тебя и себя тоже. Я, вообще, чувствую, что должно произойти что-то нехорошее. Не скандальное, потому что ты – человек порядочный, а нехорошее. Мне неспокойно. Дай мне, пожалуйста, успокоиться. Если хочешь – отдохнуть.