Из приказа гитлеровского командования:

«Перебросить на ликвидацию просочившихся в районе высоты 224,1 резервные подразделения 317-го гренадерского и 355-го пехотного полков».

Герасим Ильич продолжал свой рассказ:

— Когда немцы прекращали атаки, обстрел наших позиций начинала артиллерия противника. Мы уже потеряли счет времени. Кажется, шел второй час ночи. На какой-то срок установилась обманчивая тишина. Порывы ветра очистили черное небо от туч и пепельно-серого дыма. Уставшие и голодные бойцы достали из вещевых мешков хлеб и консервы. Подкрепились, перевязали раны. Потом принялись молча набивать патронами диски, знали: утром гитлеровцы повторят, усилят наступление. Так и вышло.

На рассвете послышался зловещий гул. В сером небе вороньем закружили тяжелые «юнкерсы». Замкнув высоту в кольцо, они начали пикировать, поливать сверху свинцом из скорострельных пушек и пулеметов. Мы лежали, вжавшись в землю, слившись с ней, поджидая, когда кончится бомбежка и обстрел.

Все вокруг напоминало кромешный ад. Земля вздрагивала от частых взрывов бомб и снарядов, дыбилась, гудела, нас обдавало комьями глины. Порой не хватало воздуха. Грудь словно сжимало тисками. Пыль стояла над высотой сплошным серым туманом, скрипела на зубах. Казалось, от высоты не останется и следа.

Отбомбив, самолеты улетели, И снова из леска, раскинувшегося невдалеке, высыпали вражеские солдаты. Стреляя на бегу, они лавиной двинулись в нашу сторону. Гитлеровцы думали, что с нами давно покончено, а если кому и удалось уцелеть, с теми легко будет расправиться. Да не тут-то было. Высота снова ожила, заговорила яростным огнем. Атака и теперь не принесла им успеха.

Вдруг со стороны леска застрочил вражеский пулемет. Евгений Порошин, прикинув что-то в уме, взял три гранаты и пополз, прикрываясь кустами и воронками.

Вскоре оттуда раздались один за другим три гулких взрыва, и пулемет замолчал. Долго ждали бойцы Порошина. Но он так и не вернулся обратно. Спасая других, командир группы не думал о себе….

Во время бомбежки Дмитрия Яруту снова тяжело ранило в ноги. Мучаясь от боли, он перевязал натуго обмотками свои раны, чтобы остановить кровотечение, и взялся за автомат. Потом безжизненной плетью повисла его левая рука. Тогда он начал вести огонь по фашистам правой рукой. Вскоре вражеская пуля угодила ему в живот. Дмитрий кивком головы подозвал меня и принялся расстегивать левый карман гимнастерки.

— Герасим, возьми мой партбилет, чтобы не попал немцам. Расскажи про нас…

Больше он ничего не смог произнести. Не стало еще одного стойкого бойца-коммуниста. Я вытащил партбилет боевого друга, положил его рядом со своим. Потом взял автомат и пополз обратно на свою позицию.

Осмотрелся. Склоны высоты почти до самого гребня были изрыты снарядами и бомбами, лишь кое-где выделялись светло-зеленые поляны, изрезанные траншеями и ходами сообщений вражеской обороны. Слева, из полуразрушенного окопа, отчетливо услышал хриплый голос радиста нашей группы.

— Я — «Луна», прием. Как меня слышите? Прием. — Торопливый голос его был сухой и бесстрастный. Он, видимо, думал только о том, что может не успеть. — Передаю боевое донесение. Противник превосходящими силами при поддержке артиллерии беспрерывно атакует высоту 224,1. Да, да. Я — «Луна», понял. Порошин убит. Нас окружили. Патроны на исходе. Дайте подмогу…