– Один, Алексей Алексеевич, – ответил Гуров. – Шансов на встречу немного, а если состоится, меня и одного вполне хватит.

– Вам виднее! – Бодрашов махнул тяжелой рукой. – Так вы считаете, что задержанный Фокин нам неинтересен?

– Считаю. Согласовал вопрос с прокуратурой. Она того же мнения. Он может оказаться интересным свидетелем по вновь открывшимся обстоятельствам.

– Почему не знаю? – недовольно спросил Бодрашов.

– Потому, Алексей Алексеевич, что вы заместитель министра, и если я начну вам все свое дерьмо докладывать, вы в нем и потонете, – ответил Гуров и демонстративно посмотрел на часы.

– Ладно, идите, – сказал Бодрашов.

– Позвони мне домой, – сказал Орлов.

– Я к тебе завтра зайду, – добавил Кулагин.

– Всего доброго. – Гуров кивнул и исчез за дверью.

Мария взяла в костюмерной театра ношеное черное платье, подходящие туфли, черную ленту, которой подвязала волосы, сняла кольца, оставив на руке лишь скромные часы. Она осталась такой же красивой, отметил Гуров, даже в чем-то выиграла: скромный наряд и отсутствие косметики подчеркивали белизну кожи и чарующий блеск ее глаз. Гуров в задрипанном джинсовом костюме, который он не разрешал выбрасывать, так как надевал во время поездок в деревню к родителям, смотрелся совсем молодым стройным мужиком, едва ли не парнем, а седина придавала некоторую загадочность.

Новая одежда делала супругов свободнее в движениях, проще. Возможно, одежда была и ни при чем, просто Мария перестала быть знаменитой актрисой и не думала о том, что необходимо соответствовать, а Гуров забыл, что он полковник и опер-важняк, походил на обычного офицера в отставке, своего парня, с которым можно трепаться ни о чем, травить анекдоты.

Они нравились друг другу, Мария даже сказала:

– Так и будешь теперь ходить, белая рубашка и галстук тебя просто уродуют.

– Как скажешь, Маша, – ответил сыщик. – Только согласую вопрос с моим руководством. – Гуров свернул с Ленинградки и через пять минут был уже у входа на кладбище. Он поставил машину чуть в стороне, чтобы не обращать на нее внимание хоронивших.

Мария купила цветы, скромные, но достойные, и супруги вошли на кладбище.

– Ты знаешь мать в лицо? – спросила Маша.

– Сориентируюсь, – ответил Гуров. – Не забудь, нам необходимо попасть на поминки.

– Нас пригласят, – уверенно ответила Мария, и они пошли по центральной аллее среди старинных памятников и скромных современных могил.

Каждый знает, на кладбище и воздух особенный, более свежий, чуть терпкий, и люди ведут себя совсем иначе, не суетятся, больше молчат, а разговаривают тихо, короткими фразами.

Гуров определил для себя, что ищет группу пожилых женщин, человек пять-восемь, не более, одетых скромно, даже бедно, среди них возможны одна-две пьяные, более говорливые. Из рассказа Валентина Нестеренко сыщик понял: достаток матери и дочери лежал ниже уровня бедности. Ну соберутся соседки по дому, может, мужичок-пенсионер присоединится в надежде, что стаканчик нальют.

Мария остановила мужчину в комбинезоне и с лопатой, спросила:

– Извините, сейчас где проходят захоронения?