— Скажи мне, родич, отчего ты покинул свою столицу, предпочтя дворцам шатры и землянки? – спросил царевич.

— Скажи мне, родич, это на небесах все высоким слогом выражаются, что ты простую речь забыл?

Арджуна улыбнулся с некоторым облегчением.

— Я, как-никак, с царем говорю...

— А я с кем говорю?! – вскинулся Кришна. – Вот именно, что надоело. А тебе – нет?

— Да я с детства привык, – пожал плечами лучник. – Такой уж порядок: даже если тебя сечь собираются, все равно иначе как “благородным царевичем” не назовут.

— Хорошо, хоть не Господом... – отчего-то тоскливо сказал Кришна.

— А тебя называли?

— Слышал, дурища эта пела?

Серебряный замолчал. День уже клонился к закату, плоть лугов источала пряный аромат. На западе горными хребтами возвышались тучи, подобные молочным коровам; их сосцы полнились дождем.

— А... каково это, – вдруг негромко спросил Арджуна, – быть аватаром?

— И почему меня все об этом спрашивают? – неожиданный взгляд насурьмленных глаз был ядовит, как удар змеиных зубов.

Ясные бездны.

Сумрак мировой ночи.

Глотка погибели.

И – неожиданно, цветком над пропастью, – флейта.

“Я – начало и исчезновение... я – прибежище... я – друг, сокровище, жизнь...”

...поцеловать сжавшиеся в нить пухлые губы, раскрыть насильно, запрокинуть темнокудрую голову, чтобы задохнулся, сомкнул веки, вцепился в плечи слабеющими пальцами... Серебряный отвел взгляд, опасаясь, что порочащее желание видно в его глазах, но опоздал. Длиннейшие ресницы Кришны опустились тем же движением, и аватар едва заметно улыбнулся.

— Вопрос за вопрос, – проговорил он прежним, спокойным и чуть насмешливым тоном. – Скажи мне, родич, правда ли, что на небесах ты пренебрег любовью знаменитой апсары Урваши, и ее проклятие лишило тебя мужской силы?

На лице Серебряного не дрогнул ни один мускул.

— Отчасти, – благодушно сказал он, словно не расслышав унизительного предположения. – Она действительно прокляла меня, родич, но несколько иным образом. Это гандхарвы рассказали тебе? Они вечно не то наврут, не то перепутают.

— Что же она сказала? – Кришна сверкнул зубами.

— Ты оставил мой вопрос без ответа, а я не отвечу на твой... – лучник пожал плечами и потянулся за куском баранины. Когда он поднял взгляд, то обнаружил, что флейтиста рядом уже нет.

Баламут сгинул куда-то, и сын двух отцов сосредоточенно набирался хмельной суры, думая о своем.

Спустя какое-то время флейта запела снова, и согласно отозвались бубенцы цветов, украсившие весенние джунгли, стволы деревьев обернулись струнами ладной вины, а таящаяся под горизонтом луна сочла за честь стать маленьким барабанчиком-мридангом и негромко поддержать ритм.

Кришна чествовал гостя песней.

“Деревья, любимый, сейчас словно тлеющий уголь... Роняя сухую листву в ожиданье плодов, они пламенеют цветами, как храмы, украшенные перед праздничным днем. Настала пора услад, о великий герой!”

Зажурчала флейта, проливаясь живительной влагой на землю и сердце, позвякивали украшения одурманенных песней женщин, танцевавших прямо среди кувшинов и блюд.

“Прекрасны, любимый, деревья в цветочном уборе”, – упавшим голосом проговорил певец, нервно поглаживая черный бамбук. Глаза его внезапно стали прозрачными до самого огненного дна, и смотрящий в них стоял на краю пропасти, упиваясь искусом.