— Да врешь ты все...

— Вру? Чтоб ты так врал! Вчера тесть мой в ашраме от лучины сгорел...

— Люди добрые! Ужас-то какой!

— Молчи, дурак... Эй, хозяин, налей в помин досточтимого, миров ему Брахмы...

Вдоль дороги тянулась ашоковая роща. Близилась пора цветения; словно бы язычки пламени усеяли кроны, бросавшие тень на тракт, взрытый колесами многочисленных упряжек. Череда богато изукрашенных колесниц вельмож-воинов замерла среди пустынных рощ в молчании; даже кони и леопарды были неподвижны.

— Кришна сказал, – сказал наконец Кришна, жмурясь от удовольствия. – “И тогда сей бык среди подвижников, Нарада Муни, несравненный, прославленный аскетическими подвигами девариши, исполненный мудрости и благочестия, немедленно покинул тот гостеприимный дом, вздыхая тяжко, как змея, посаженная в кувшин”.

То ли Ваю-Ветер потрепал зеленые локоны ашок-Беспечальных, то ли свита дружно перевела дух.

Бессмертный старец-шатун, дитя премудрого Созидателя Брахмы от премудрой же супруги Сарасвати, мимоходом наведался в Двараку. Есть такие мудрецы, подле которых даже боги ходят на цыпочках: аскеза не способствует улучшению характера, а казна Жара-тапаса у риши немеряна. Обладатель норова, который ни с чем и сравнить-то было нельзя – тигры иногда спят, бешеные слоны не плетут интриг, а обезьянам, бывает, прискучивает пакостить, – Нарада коротал свою бесконечную жизнь, учиняя свары и налагая проклятия. И хотя проклятие, которым припечатал муни другой, не менее пламенный духом мудрец, не позволяло ему осчастливить кого-то своим присутствием надолго, день вблизи аскета тянулся как год.

Хорошо, если в венчик лотоса загонит; а ну как псу под хвост?

Но риши вел себя тихо, приберегая шутку напоследок.

Преисполненный почтения властелин, провожая аскета, по обычаю предлагал ему любой дар, какой он пожелает. Всякий знал, что нищенствующему брахману зазорно, да и ни к чему брать что-то, кроме скудной меры пищи, потому обыкновенно это предложение было вполне безопасным.

Нарада покосился по сторонам, смерил Баламута-царя мрачным взглядом и заявил, что человек он слабый, а любимую старую вину, которую он сам на заре мира и изобрел, носить за ним некому. Так что пускай благородный владыка последует за ним в его странствиях слугою.

Отказываться было нельзя.

Баламут схватился за дудку.

Некогда боги чем-то не угодили мудрецу Вишвамитре. Обладатель несметной силы тапаса, своенравный аскет взялся творить той силой новый мир, где боги были поприличней, а Дхарма посвежей, – и сотворил бы, не вмешайся Брахма-Созидатель. По обилию Жара Нарада вполне мог посоперничать с Вишвамитрой.

Флейта была бессильна.

Видя Баламута в затруднении, Серебряный, по праву дружбы державший поводья его колесницы, почтительно заметил, что не позволит дорогому другу в одиночестве предаваться этому занятию, приносящему обильные духовные заслуги, – а за ними двумя, несомненно, двинется не менее акшаухини войска, которое войско, вероятно, сильно помешает риши в его аскезах.

Нарада хохотнул, махнул рукой и, не прощаясь, зашагал своей дорогой.