Мы упали, и она сказала:

– Люби меня, Дэвид. Сделай, чтобы мне было тепло.

Чуть позже она назвала меня чужим именем, но я не возражал: это нас как-то уравняло.

Когда мы спустились вниз, уже, крадучись, подступала заря. Чернота в проемах между мешками с удобрениями очень неохотно уступила место гусиному серому цвету, потом желтоватому и, наконец, яркой безликой матовой белизне экрана кинотеатра на открытом воздухе. Майк Хатлен спал в своем кресле, которое он неизвестно где выкопал. Ден Миллер сидел неподалеку на полу и уминал пончик, посыпанный сахарной пудрой.

– Садитесь, мистер Дрэйтон, – пригласил он.

Я оглянулся на Аманду, но она была в середине прохода и шла не оборачиваясь. Наша близость в темноте уже начала казаться мне чем-то из области фантазии, чем-то, во что невозможно поверить даже при таком странном дневном свете. Я сел.

– Берите пончик. – Он протянул мне коробку.

Я покачал головой:

– Эта сахарная пудра – верная смерть. Хуже сигарет.

– Тогда возьмите два, – сказал он, рассмеявшись.

Я с удивлением обнаружил, что во мне тоже осталось немного смеха. Он выманил его из меня и этим мне понравился. Я взял два пончика, и они оказались довольно приятными на вкус. После них я еще выкурил сигарету, хотя обычно не курю по утрам.

– Мне надо к сыну, – сказал я. – Он скоро проснется.

Миллер кивнул.

– Эти розовые жуки… – сказал он. – Все исчезли. И птицы. Хэнк Ваннерман сказал, что последняя ударилась в окно около четырех. Видимо, этот зверинец гораздо активнее, когда темно.

– Брент Нортон так бы не сказал, – заметил я. – И Норм.

Он снова кивнул, помолчал, потом закурил сигарету и взглянул на меня.

– Мы не можем здесь долго оставаться, Дрэйтон, – сказал он.

– Здесь полно еды. И есть что пить.

– Запасы к этому делу не имеют никакого отношения, как ты сам прекрасно понимаешь. Что мы будем делать, если одна из этих больших зверюг решит к нам вломиться? Вместо того чтобы просто топать по ночам снаружи? Будем отгонять ее швабрами и угольной растопкой?

Конечно же, он был прав. Может быть, туман защищал нас в какой-то степени. Прятал. Но не исключено, что это ненадолго, и, кроме того, меня тревожили другие соображения. Мы пробыли в «Федерал фудс» примерно восемнадцать часов, и я уже чувствовал, как что-то вроде летаргии охватывает меня, что-то очень похожее на оцепенение, которое я ощущал, заплыв слишком далеко. Хотелось остаться, не рисковать, продолжать заботиться о Билли («…и может быть, еще раз трахнуть Аманду Дамфрис посреди ночи», – прошептал голосок в голове), подождать, вдруг туман разойдется и все станет по-прежнему.

То же самое я видел на других лицах, и мне пришло в голову, что сейчас в супермаркете есть люди, которые не уйдут отсюда ни при каких обстоятельствах. После того, что случилось, одна мысль о том, что нужно выйти за дверь, заморозит их.

Миллер следил, вероятно, как эти мысли отражаются на моем лице, потом сказал:

– Когда появился этот чертов туман, здесь было человек восемьдесят. Из этого количества вычти носильщика, Нортона, четверых, что были с ним, и Смолли. Остается семьдесят три.