Сесили была в восторге от столь внезапного восстановления нашего титула; впрочем, все мы были рады вновь стать принцессами Йоркскими, то есть самими собой; а вот наша мать особой радости не проявила. Я отыскала ее на берегу холодной реки, где она гуляла в молчании, низко опустив на лицо капюшон плаща, спрятав в муфту холодные руки и не сводя с серой воды помрачневших серых глаз.

— Матушка, в чем дело? — Я подошла к ней, взяла ее руки в свои и заглянула в ее бледное лицо.

— Он считает, что мои мальчики мертвы, — прошептала она.

Я опустила глаза и заметила, что ее сапожки все в грязи, как и подол платья. Она, должно быть, бродила здесь, у самой воды, не менее часа, о чем-то шепотом беседуя с рекой, покрытой холодной рябью.

— Пойдем в дом, ты совсем замерзла, — сказала я, и она позволила мне взять ее за руку и довести по гравиевой дорожке до садовой калитки.

Я помогла ей подняться по каменной лестнице в ее личные покои, и только тогда она снова заговорила.

— У Генриха, должно быть, есть неопровержимые доказательства того, что оба мои мальчика мертвы, — прошептала она.

Я сняла с матери плащ и усадила ее в кресло у огня. Моих сестер дома не было, они отправились к торговцам шелками, имея при себе туго набитые кошельки и слуг, которые потом должны были отнести их покупки домой; слуги с удовольствием им прислуживали, охотно преклоняли перед ними колено и радовались их реставрации. Дома остались только мы с матерью, и каждая из нас в одиночку сражалась со своим мучительным горем. Я опустилась перед ней на колени и принялась растирать ее ледяные руки; сухой тростник на полу зашуршал, источая прохладный осенний аромат. Наши головы так тесно соприкасались, что никто, даже если б он и подслушивал у дверей, не сумел бы услышать, о чем мы с ней говорим.

— Матушка, — почти прошептала я, — откуда ты узнала?

Она вздрогнула и низко опустила голову, словно я ударила ее в самое сердце.

— Он наверняка это знает. Ему необходимо быть абсолютно уверенным, что они оба мертвы.

— Неужели ты до сих пор надеялась, что Эдуард жив? Неужели даже сейчас?..

Слабый жест — о, как она была похожа на измученное, израненное животное! — сказал мне, что она никогда не переставала на это надеяться. Надеяться на то, что ее старшему сыну, наследнику короля Йорка, все же неким невероятным образом удалось спастись и бежать из Тауэра, и теперь он живет где-то, неузнанный.

— Неужели даже сейчас?

— Я думала, что сразу пойму, если их действительно больше нет, — очень тихо промолвила она. — Пойму сердцем. Я знала: если мой мальчик, мой Эдуард, убит, я сразу это почувствую. Мне казалось, что его душа не сможет покинуть наш мир, не соприкоснувшись на прощанье с моей душой. Ты же знаешь, Элизабет, как сильно я его люблю.

— Но, мама, мы же обе слышали ее пение в ту ночь, а ведь она поет каждый раз, когда умирает кто-нибудь из членов нашего Дома.

Она кивнула.

— Слышали, да, и все же я продолжала надеяться.

Мы немного помолчали, думая о том, что надежда всегда умирает последней.

— Значит, ты считаешь, что Генрих велел произвести некое расследование, во время которого были найдены тела?