Наденька всхлипывает, потом долго сморкается. Опять насморк! У девочки совсем нет иммунитета – расстраивается Софья Михайловна. А Илюша? Нет, конечно, мальчик неплохой, особенно на фоне всех этих! Без дурных мыслей в голове, но возраст! Все-таки пятнадцать лет есть пятнадцать лет, и от этого никуда не деться. И отвечает грубо, и носит рваные джинсы, и эта ужасная музыка, которую он слушает. Нет, не просит ничего, но понятно, что ему всего хочется – и компьютер, и плеер, и кроссовки.

Софья Михайловна опять расстраивается – почти до слез – и почему-то чувствует свою вину за то, что не может помочь двум самым близким людям. Помочь в полной мере. Потом они обсуждают Илюшино будущее – на близком горизонте маячат и институт, и армия. А по большому счету он все-таки балбес – никак не может определиться. Обе тяжело вздыхают, и Софья Михайловна снова идет на кухню – подогреть чайник. Но Наденька уже смотрит на часы – и Софья Михайловна понимает, что ей хочется домой, понимает все без обид. И они выходят в коридор. Наденька опять долго смотрит на себя в зеркало, вздыхает, достает из сумочки тюбик помады и тщательно водит карандашом по тонким бледным губам, но результат практически не виден – помада прозрачная, почти бесцветная. Софье Михайловне хочется посоветовать Наденьке взять помаду поярче, посочнее, и еще нужно бы подкрасить ресницы и брови – они у Наденьки светлые и тонкие, почти незаметные. Хорошо бы сделать короткую стрижку и волосы покрасить тоже – ну, к примеру, светлый каштан или что-нибудь с рыжиной. Но она стесняется это сказать и выносит пакет, где тщательно уложены банка с капустой, сливовый мармелад, маленькая майонезная баночка протертой земляники – отменный деликатес. Еще, стесняясь и пряча глаза, она дает Наденьке конверт, там сэкономленные полторы тысячи рублей – приличные деньги! Наденька пытается отказаться:

– Что вы, тетя Соня! При ваших-то малых возможностях!

Но Софья Михайловна настойчива.

– Это Илюше на Новый год и обсуждению не подлежит. – Софья Михайловна говорит это жестко и бескомпромиссно.

Наденька вздыхает и берет конверт:

– Спасибо.

Она уходит, и Софья Михайловна смотрит ей вслед, Наденька скрывается за поворотом, а Софья Михайловна все еще стоит у окна.

Ночью ей конечно же не спится – она тяжело ворочается и вздыхает. Болит сердце, болит душа.

В 56-м году Соня Меркулова, крупная, крепкая, спортивная девица двадцати трех лет, с отличием окончила Первый медицинский институт. Профессию выбрала, как ей казалось, самую гуманную – акушер-гинеколог. Высокая, темноволосая, с ярким румянцем на полных щеках, с задорным блеском в крупных карих глазах, красавицей она не была никогда, но отличалась крепким здоровьем, чистыми помыслами и твердо верила в счастливую, радостную и долгую жизнь. Умная, начитанная, интеллигентка – мещанского ни капли, ни грамма. Бегала в консерваторию, театры, музеи. Горячо и яростно отстаивала свои взгляды, считалась верным и надежным другом, ненавидела сплетни и всегда готова была прийти на помощь. Словом, идеальное воплощение советского человека – уверенного в себе и в завтрашнем светлом будущем, без рефлексий, ипохондрии и каких-либо сомнений по поводу несовершенства данного мира. После защиты диплома она определилась на работу в Грауэрмана – лучший роддом тех лет, тот, что на Арбате. С коллективом отношения сложились легко и сразу – ну не в чем было упрекнуть эту доброжелательную и ответственную девушку. К ней благоволил даже строгий завотделением – и тут же пошли смешки и шутки на эту тему. Соня, будучи человеком без задних мыслей, яростно сердилась на болтливых акушерок, а тех ее гнев только раззадоривал.