При раскрытии монады личностная полнота Бога не может остановиться на диаде, ибо "два" предполагает взаимное противопоставление и ограничение; "два" разделило бы Божественную природу и внесло бы в бесконечность корень неопределенности. Это была бы первая поляризация творения, которое оказалось бы, как в гностических системах, простым проявлением. Таким образом, Божественная реальность в двух Лицах немыслима. Превосхождение "двух", то есть числа, совершается в "трех"; это не возвращение к первоначальному, но совершенное раскрытие личного бытия. Действительно, "три" здесь — не итог сложения; три абсолютно различные реальности не могут быть исчислены; три Абсолюта не подлежат сложению; "три", пребывающее за пределами всякого исчисления, за пределами всякого противопоставления, устанавливает абсолютную различность. Трансцендируя число, оно не начинает и не замыкает ряда, но раскрывает за пределами "двух" бесконечность: не непроницаемость пребывания в себе, не самопоглощение в возврате в Единое, а открытую беспредельность живого Бога, неистощимый преизбыток Божественной жизни. "Монада приходит в движение в силу Своего богатства; диада преодолена, ибо Божество превыше и материи и формы: триада замыкается в совершенстве, потому что она первая превзошла состав диады". Тайна, о которой говорит здесь терминами Плотина святой Григорий Богослов, раскрывает перед нами за пределами всякой логики и всякой метафизики иную сферу бытия. Здесь вера питает мысль и возносит ее над ее границами к тому созерцанию, цель которого есть участие в Божественной жизни Пресвятой Троицы.

Христианское богословие не знает абстрактного божества: нельзя мыслить Бога вне трех Лиц. "Усия" и "ипостась" почти синонимы, как бы для того, чтобы сокрушить наш рассудок, не дать ему объективировать Божественную сущность вне Лиц и их "вечного движения в Любви" (святой Максим Исповедник). Этот Бог конкретен, ибо единое Божество одновременно обще трем Ипостасям и присуще каждой из них: Отцу — как Источнику, Сыну — как Рожденному, Духу — как от Отца Исходящему.

Термин "единоначалие" (монархия) Отца был обычным в великом богословии IV века; он означает, что самый Источник Божества — личен. Отец есть Божество, по именно потому, что Он — Отец, Он сообщает свое Божество во всей его полноте двум другим Лицам; Они берут свое начало от Отца, μονη αρχη как от Единого Начала — откуда термин "монархия". "Божество-Источник", — говорит об Отце Дионисий Ареопагит. Именно от Него "изливается", в Нем "коренится" тождественное и нераздельное, но различно сообщаемое Божество Сына и Духа. Итак, понятие "единоначалие" одним словом обозначает в Боге единство и различие, исходящее от Единого Личного Начала. Святой Григорий Богослов, величайший богослов Пресвятой Троицы, мог говорить об этой тайне только в форме поэтической, потому что только поэзия способна в словах явить потустороннее. "Они не разделены в воле, — пишет он, — они не разделены в могуществе" и ни в каких других свойствах. "И скажем все до конца: Божество нераздельное в Разделяющих". "В трех солнцах, проникающих одно в другое, свет был бы един", потому что Слово и Дух суть два луча одного и того же Солнца, или "вернее, они два новых Солнца".