— Лидка! — крикнул Коля с веранды. — Если хочешь туда заглянуть, интересуйся! Только в сарае угрожающая обстановка. Я все жду, когда он упадет, чтобы сжечь его спокойно.

И Коля засмеялся на весь участок хорошим, громким смехом здорового работящего человека.

— И колодца там нет! И скелетов…

Лидочка ступила в сарай. Да, здесь сам черт ногу сломит. Правда, светло — щели в стенах и крыше такие, что может пролететь самолет. Чего здесь только нет. Вон старый рукомойник с треснутой мраморной стенкой, стопкой, одно в другом, ведра, кастрюли, грабли, лопаты, топор без топорища, ржавый велосипед, толстая цепь с ведром, рваные сапоги, листы фанеры, пошедшие от сырости, доски, бревно…

— Лидия! Иди перекусим!

Коля уже расставил на столе на веранде дачную посуду, нарезал колбасу и открыл четвертинку — Лидочка поняла, что выступает в роли доброго предлога выпить рюмочку до трудов праведных.

Где же этот чертов колодец? Она была уверена, что он на участке. А если он где-нибудь у соседей?

Не может же быть, чтобы ни хозяева дачи, ни она не обратили внимания на такую крупную деталь пейзажа, как колодезный сруб…

— Ну, за знакомство, — сказал Коля. — Или, как говорил американский детектив Перри Мейсон, — за убийство! Ты по-английски читаешь?

— Я читаю по-английски, — призналась Лидочка. Что-то мучило ее. Что-то, что она видела здесь недавно и что было упущено памятью, а не должно было быть упущено.

— Чего же не пьешь? — спросил Коля. — Нам с тобой надо всю бутылочку прикончить. Не оставлять же воронам!

Он с ней подружился, и ему в голову не приходило, хочет ли Лидочка ответить взаимностью.

Лейтенант Миронов, у письменного стола которого Лидочка завершила свое путешествие по отделению милиции, был молод, краснощек, в глазах его застыло удивление отличника при виде изумительного по красоте решения трудной задачки, к тому же он был человеком аккуратным и последовательным. Он умудрялся все вокруг себя держать новым, блестящим и правильным. И лейтенантские погоны у него блестели так, что казалось, все еще лежат на складе, а не на плечах, на столе царил фантастический порядок, при котором страшно было дотронуться, допустим, до ручки или блокнота, сдвинуть его и этим нарушить стройную и строгую гармонию.

Разговор они начали в кабинете его начальника, так что он уже знал, кто такая Лидочка, почему пришла и что за нелепая у нее теория. Тем не менее он все записал как положено, по форме. Глядя на лейтенанта через стол, Лидочка робела, боясь нарушить дыханием организованность воздуха в кабинете, и любовалась поразительной завершенностью каллиграфического почерка товарища Миронова.

— Продолжайте, Лидия Кирилловна, — предложил Миронов, — с той точки, на которой мы остановились.

Лидочка понимала, что Миронов и устную речь делит на фразу и никогда, даже разговаривая в очереди или дома, не забывает ставить в нужных местах точки и запятые.

— И тогда я вспомнила, — сказала Лидочка. — Я вспомнила, что видела в сарае цепь с ведром. Старую толстую цепь. С ведром. Вы понимаете?

Миронов начал писать, снова склонив голову ровно настолько, чтобы ни один волосок не сдвинулся с места.