От мамы пришло невеселое письмо. У нее сгорела уборная. Что это такое для одинокой пожилой женщины – ежу понятно. Найти копальщиков ямы и доски для строительства – дело по нынешним временам совсем дохлое. Соседка пускает маму в свою, «…но ты же понимаешь, сынок, долго это делать неудобно. Как жаль, что ты уже был в отпуске, а сейчас дело к зиме, и так все стало трудно, так трудно». Мама ни о чем не просила, но письмо было такое смятенное, что Юрай понял: надо ехать и рыть маме уборную.

Редактор вылупил на Юрая глаза и задал совершенно справедливый вопрос:

– Что это за самовозгорание говна на ровном месте? Или пионеры-тимуровцы?

Он дал Юрию неделю-полторы в счет будущего отпуска и попросил привезти любой человеческий материал о строителях.

– Раньше бы ты морду не кривил, а, как пить дать, писал бы очерки, теперь же я тебя прошу… Напиши, Юрай, что, мол, есть еще люди-умельцы. Не совсем вышли… В конце концов, будешь же доставать доски? Будешь просить работягу очко выпилить?

Юрай слушал плохо, потому что был сбит с толку первым вопросом редактора: «С чего бы это сгореть сортиру?»

Первой, кого он встретил на улице, была Алена. Похудевшая, подурневшая, она шла с судками и прошла бы мимо, не останови ее Юрай.

– А! Ты! – сказала она. – Так берешь у меня обувку или нет? Только учти, я продам не по номиналу. Выше. Как это стоит сейчас. За три тысячи, не менее.

Юрай присвистнул.

– Я такой дорогой обуви не стою, – засмеялся он. – Ищи другого! А где ты их купила?

– Где? Где? В ГУМе, – ответила Алена. – У нас же от поезда до поезда был почти день. Ну и случайно наскочили… А ты чего приехал?

– Уборную рыть, – сказал Юрай.

– Слушай! – закричала Алена. – Мы тут так перепугались. Мигом занялось, а кругом же одни сараюхи. Боялись, перекинется на них, а потом и на жилье. Но ничего, Бог миловал. Быстренько сгорела, как свечечка. До пожарных.

Бутылку от олифы он нашел сразу. Вернее, не так. Он ее даже не искал. Ковырнул ногой пепелище, и бутылка выползла наружу черным копченым боком. И Юрай поблагодарил злоумышленника, который настолько оказался добр, что не пульнул бутылку сразу в мамино окошко. Человеколюбивым был поджигатель, он не жег сразу, он предупреждал.

«Все! – решил Юрай. – Не задам больше ни одного вопроса. Я просто живу и рою яму. В конце концов, мама у меня одна, и, не дай бог, с ней что-нибудь случится».

Стоя по пояс в земле, Юрай решил, что и к Михайло он не пойдет тоже. И пусть его тот простит. Пошли они все на!..

Приходила Алена, рассказывала про карела. Могучий мужик плохо срастался, капризничал, писал на врачей жалобы, а она, Алена, ходила после этого извинялась и унижалась перед ними.

– Ну? – говорила она Юраю. – Ну?

Мальчишка-шофер тоже лежал в больнице, только в психиатрической, в областном центре.

– Что с него возьмешь? – сокрушалась Алена. – Голый, нищий и псих. Ну? Что бы нас сбить богачу?

Слово за слово. Ведь дал себе клятву, что больше не вернется к той теме, само повернулось. Вернее, повернула Алена.

– Ко мне из исполкома приходили депутаты, прикидывали, сколько копеек отстегнуть… И Ритин муж среди них… Подходил, спрашивал, как мы в поезде ехали, про что говорили… Знаешь, скажу тебе, по нынешним временам другой бы уже забыл жену, а этот нет… Я бы согласилась умереть, чтоб меня потом так любили и вспоминали… Чем такая жизнь…