– Не увидишь. Но есть описание: в бороде, с веслом и рыбиной с полчеловека. Иванова рядом. Рыбине чешет брюхо.

– Откуда такие подробности?

– От Зины Карповны. Она говорила, что Лодя этот очень представительный, а у Ивановой, мол, раздетой, никакого вида. Рыба выглядела лучше. На ней, мол, мяса больше.

– Лодя-Олдос, – сказал Юрай. – Вполне, если переделать на русский манер.

И тут вдруг его как стукнуло. Он ведь только вчера видел высокого и бородатого мужика с веслом. У которого повышенный порог слуха. Карел. Почти то же, что прибалт. Он смотрел ему, Юраю, вслед, а рядом мельтешила Алена. Рыбы, правда, не было. Но без нее он – не человек, сказала Алена. Олдос? Лодя?

– Есть мысли? – спросил Михайло.

– Есть одна. Или я совсем идиот.

Михайло оставил Юраю открытку.

– У нас это дело не проходит. Так что владей.

Бросить обматывать штакетник и мчаться в Горловск Юрай не мог. Тетка и мама стояли на веранде и подозрительно смотрели, пока шел разговор с Михайлой.

– Что это за человек? – спросила мама.

– Милиционер, – ответила за Юрая тетка. – Что у тебя может быть с ним общего?

– В душе я тоже милиционер, – засмеялся Юрай.

– Иногда ты очень неостроумен, – заметила мама. – Завтра мы едем домой.

– Завтра так завтра, – согласился Юрай. Он ведь все равно еще не знает вопросов, какие задаст карелу. «Олдос, – скажет он ему. – Где фотографии?»

Почему-то стало неудобно перед Аленой. Хотя почему, собственно? Если разобраться – стала бы она целоваться с чужим парнем в первом же вагонном переходе, если бы у Лоди-Олдоса-карела не было за душой чего-то, что искренняя баба Алена на дух не принимала бы? От хороших разве целуются с другими? Но там ведь еще семеро по лавкам… Им-то за что?

К вечеру же родилась дурная идея. Самому пошариться у Маши Ивановой в комнате. Полы уже вымыты, а Зины Карповны нет. Есть вредный мужик и собака. Надо было провентилировать идею.

Юрай медленно обходил забор, обтянутый колючкой. Штакетник в этом дворе был прилажен аккуратненько и часто, колючка сидела на остриях строго и не прерывалась нигде. Собака была на цепи. И цепь длинной не казалась. Юрай вошел в узкий проулочек, в который, видимо, въезжала ассенизационная машина.

«Самоочевидно, Ватсон, – думал Юрай, – тут вам и колея, тут и приближение запаха». Возле уборной штакетник был сломан. Это особенно бросалось в глаза по сравнению с аккуратностью предыдущего забора. С другой же стороны дыра была сделана в таком месте, что сразу ее обнаружить никак нельзя. Впритык к уборной и за кусточками. Хозяину, чтоб найти пролом, надо было бы совершить внешний обход или зачем-то полезть за уборную. Слом был свежий, доски изнутри чистые и даже еще пахли деревом. Были примяты трава и кустарник, а одна ветка зацеплена за гвоздь и неестественно вытянута не в свою сторону. Сразу представилось, как он – некто – прикрепляет первую попавшуюся ветку, чтобы скрыть ею поруху. Юрай отцепил ветку от гвоздя, и она радостно хлестнулась вбок и затрепыхалась освобожденными листьями. Тявкнула собака, но тявкнула так, на всякий случай. Из разлома хорошо виднелись крылечко и дверь покойной жилички. Было ясно, что разговоры о воротах с хозяйкой, мол, закрой-открой, в сущности, смысла не имели. К Ивановой можно было прийти тайно, собачка бы даже не заметила.