Батурин, привычный ко всяким ситуациям и передрягам, чувствовал себя неловко, и Трофимов это понимал и тоже хотел, чтобы разговор закончился поскорее.

— Понимать-то я понимаю, только знаешь, все эти эмоции мне сейчас — во-от! — Он потянулся постучать себе сзади пониже шеи, поморщился, резко опустил руку и, радуясь наконец возможности высказать свое раздражение, произнес — Я вам всем нянька, Батурин, что ли?!

— Послушай, Анатолий Иванович, не горячись, нужна молодая женщина, владеющая немецким…

— Ладно, заладил, нужна, нужна, бери, раз нужна! Кузин! — требовательно и обиженно позвал он, и Кузин вышел из темноты. — Тебе все ясно, вопросов к Батурину не имеешь?

— Так точно, товарищ полковник, ясно. Вопросов нет.

От четкого делового ответа Кузина Трофимову стало чуточку легче на душе. Он напряженно думал, что должен будет дальше делать и в какой последовательности, ведь Батурин через полчаса будет уже далеко, таков непреложный закон войны, и все недоделанное одним ляжет на другого. И он, не видя, глядел, как Кузин с Батуриным прощались. Батурин оглянулся на Кузина, еще раз прощаясь с ним взмахом руки, и, очевидно, вспомнив что-то, хотел сказать, но в это время Кузина позвали, и Батурин, потирая переносицу, сказал:

— Вот, Анатолий Иванович, теперь скоро не увидимся; знаешь, я сейчас совершаю, может быть, глупость, не вовремя говорю… По всей вероятности, тебя вызовут в Москву для объяснений по поводу разгрома батальона осенью сорок первого и отряда в сорок втором. Я понимаю, чушь. Но лучше всего тебе знать и быть готовым.

— Ты это точно знаешь?

— Да, знаю. Было решение отстранить от командования и вывезти на Большую землю, затем, кажется, решили обождать, Корж настоял.

— Интересно. Теперь понимаю, отчего интересовались моим братом, из всей родни только он и уцелел. Вот какие пироги. Спасибо, капитан, только некогда нам с тобой кляузами, разборами заниматься. Уж пускай они, пусть их, у них время побольше нашего. Есть дело и дело. Дай я тебя обниму, что ли, в ночной кутерьме все может быть. Ну, вот, — они пожали друг другу руки, Трофимов крепко обнял Батурина и трижды ткнулся жесткими губами в его щеку.

— Ничего, нам бы сейчас только выстоять, а там дело другое.

Трофимов говорил правду, ему действительно было совсем безразлично, что с ним потом случится, лишь бы сейчас прорваться и сохранить людей. Не стоит отвлекаться, всему свое время. Сейчас основное прорваться, не для того же держались почти два года, чтобы теперь быть задушенными в этой чертовой западне.

Батурин ушел, неловко наклоняясь под ветки и не оглядываясь, а Трофимов продолжал думать о прорыве; доты, проклятые доты не давали покоя! Так ли уж он виноват в тех бедах, которые собираются ему навесить? Стоп! — сказал он себе. — Стоп! Какой же это подлец нашелся и с какой целью? Ладно, разберутся, жаль, Глушова нет. Каково ему сейчас приходится в самом пекле? И он ничем не может помочь комиссару, как тот всегда незаметно помогал ему. «Держись, старик», — мысленно сказал Глушову Трофимов, припоминая, как здорово сработались они в последнее время.