Все дело в чувстве вины, объяснил мне доктор Личми. Вина – это очень сильная эмоция. Она заставляет тебя видеть то, чего нет на самом деле.

– Значит, ты дома, – говорю я, когда тишина затягивается.

– Только на выходные. – Он садится на старые качели, которые трещат под его весом. После минутного замешательства он указывает на подушку рядом с собой и добавляет: – У отчима день рождения. Кроме того, Уилкокс умолял помочь с закрытием парка. Он даже предложил оплатить мне перелет.

Завтра ФэнЛэнд закроется на зиму. Я была там только однажды за последнее время, вместе с Мэдлин Сноу. Было невыносимо терпеть все эти взгляды, мягкие и опасливые, словно я какой-то старинный артефакт, который может рассыпаться в прах, если неправильно с ним обращаться. Даже Принцесса вела себя очень мило со мной.

Уилкокс оставил мне несколько сообщений с вопросом, приду ли я помочь с закрытием и принять участие в вечеринке с пиццей. Я пока не ответила.

Паркер отталкивается от пола и качает нас. При каждом его движении наши колени сталкиваются.

– Как дела? – спрашивает он тихо.

Я засовываю руки в рукава. Пахнет его привычным запахом, и я разрываюсь между желаниями уткнуться лицом ему в шею и убежать.

– Нормально, – отвечаю я. – Лучше.

– Хорошо. – Он смотрит в сторону. Солнце садится за деревья, потягивая сквозь ветви золотые лучи. – Я волновался за тебя.

– Ну, я в порядке, – отвечаю я слишком громко. Волнуется – значит, что-то не в порядке. Волнуются родители и мозгоправы. Именно поэтому я не хотела видеться с Паркером до его отъезда в Нью-Йорк и не отвечала на сообщения, которые он присылал мне, пока был в колледже. Но ему, кажется, больно, и я решаю добавить: – Как тебе Нью-Йорк?

С минуту он обдумывает свой ответ.

– Громко, – отвечает он, и я смеюсь. – И крысы там все же есть, хоть они пока и не нападали на меня, – он замолкает. – Даре там понравилось бы.

Это имя падает между нами, словно тень, заслоняющая солнце. Мне сразу становится холодно.

– Слушай, – начинает он осторожно. – Я хочу поговорить с тобой обо всем, что случилось этим летом, – он прочищает горло. – О том, что случилось между…

Он показывает пальцем на себя и на меня.

– Ладно.

Лучше бы я не приходила. Я жду, что он скажет, что это было ошибкой. И он хочет остаться друзьями.

«Я волновался о тебе, Ник».

– Ты… – Он говорит так тихо, что я вынуждена наклониться к нему. – Я хотел сказать, ты помнишь?

– По большей части, – отвечаю я. – Но иногда все это кажется… нереальным.

Мы снова молчим. Он поворачивается ко мне. Мы так близко, что я могу разглядеть крошечный треугольный шрам, где во время игры во фризби ему однажды заехали локтем в нос. Так близко, что я могу разглядеть щетину на его челюсти. И его ресницы.

– А как насчет поцелуя? – спрашивает он хрипло, как будто долго молчал. – Он был реальным?

Внезапно я начинаю бояться: того, что может произойти дальше, а может и не произойти.

– Паркер, – начинаю я, но не знаю, как закончить. Я хочу сказать, но не могу. Я так сильно хочу это сказать.

– Я говорил тогда искренне, – быстро говорит он, не давая мне возразить. – Думаю, я всегда любил тебя.